Живой Журнал. Публикации 2017, январь-сентябрь.

Второй тип — книги, в которых тайны появились неявным способом — автор имел вы виду что-то обыденное, или вовсе не скрывал ничего, но изменения в культуре общества сделали деталь неочевидной и требующей объяснения. Илья Кукулин делает такое замечание: «Пропагандистская изощрённость Михалкова была (и остаётся) настолько велика, что он вставлял в пьесы для детей “взрослые” политические аллюзии: так, в пьесе «Трусохвостик» (1967) репродуктор в аэропорту для зверей приглашает пройти куда-то “пекинскую утку и албанского селезня”; это, очевидно, ехидный намек на произошедший в 1961 году разрыв албанского режима Энвера Ходжи с властями СССР и взятие курса на союзнические отношения с Китаем Мао Цзэдуна. Эта шутка есть в тексте “Трусохвостика”, опубликованном в собрании сочинений[7], однако она изъята из более поздних редакций пьесы (в том числе и из опубликованной в Интернете»[8].

Это намёк очевидный, но разрушенный временем почти до основания.

Третий тип — романы, в которых аллюзии вовсе вчитаны. Например, некоторые комментаторы считают, что прототипом Воланда в «Мастере и Маргарите» был авиаконструктор коммунист Роберто Бартини[9], переехавший в СССР из Италии. Конструкция таких умозаключений проста — Бартини и Булгаков жили в одном городе и в одно время, в булгаковском романе есть иностранный консультант, а тут иностранный инженер, и герой романа, и авиаконструктор нелёгкой судьбы вели себя причудливо — и вот вывод. Меж тем, никаких доказательств такое сходство не даёт, «мог — не значит сделал», и никакой ценности, кроме спекулятивной, такие построения не несут.

Иногда скрытые смыслы прямо раскрываются в дневниках и письмах писателей, в воспоминаниях очевидцев. Их можно восстановить по этим высказываниям (и это почти детективная радость от изучения истории литературы), но в остальных случаях честный читатель должен себя останавливать.

Он должен говорить себе: я вглядываюсь в книгу, как в кляксу Роршаха, и вижу калейдоскопически переливающиеся смыслы. Какой-то объект кажется нам знакомым, потому что он похож на другой, известный нам. Он разбудил наше воображение, но «после — не значит вследствие того», эта и прочие юридические формулы неплохо помогают размышлениям. Вот документ — доступный нам текст, вот контекст — медленно удаляющийся от нас пласт культуры.

Мы всегда можем вчитать в знаменитую трилогию известные нам сюжеты с той или иной степенью изящества.

Например, в упоминавшейся статье Илья Кукулин обнаруживает сходство одного из рассказов Брэдбери с эпизодом лунных приключений Незнайки, когда коротышки имеют один полный комплект одежды на всех, чтобы ходить в город, ибо бродяги без шляпы подлежат аресту[10].

Другое предположение, что сцены хвастовства Незнайки, очутившегося после падения с воздушным шаром среди незнакомых малышек, есть зеркало хвастовства Хлестакова[11].

Следует исключить позицию «автор имел в виду», заменив ее на «читателю напрашивается сравнение».

Дело в том, что такие произведения, как носовская трилогия, стали неотъемлемой частью культуры многих поколений, более того, частью внелитературной культуры.

Поэтому сюжеты находят себе пары так или иначе. История про то, как Незнайка совершил теракт в отделении милиции, хорошо известна. Гораздо интереснее, какой сюжет из этого прорастает.

Контуженный кирпичом милиционер Свистулькин живет в одном из вращающихся домов, построенных архитектором Вертибутылкиным. Свистулькин приходит со службы на час раньше и попадает в другой подъезд — дом не успел повернуться новым подъездом к Макаронной улице. «Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Свистулькин вошел в чужой подъезд, поднялся, как обычно, на лифте на четвертый этаж и вошел в чужую квартиру. В квартире хозяев не оказалось, поэтому никто не указал Свистулькину на его ошибку…» Ну и далее в том же духе: «Отправившись на кухню, которая имела точно такое же устройство, как и в его квартире, милиционер Свистулькин… Наконец Свистулькин проснулся.

— Как вы сюда попали? — спросил он, с недоумением глядя на Шутилу и Коржика, которые стояли перед ним в одном нижнем белье.

— Мы? — растерялся Шутило. — Слышишь, Коржик, это как это… то есть так, не будь я Шутило. Он спрашивает, как мы сюда попали! Нет, это мы вас хотели спросить, как вы сюда попали?

— Я? Как всегда, — пожал плечами Свистулькин.

— "Как всегда"! — воскликнул Шутило. — По-вашему, вы где находитесь?

— У себя дома. Где же еще?

— Вот так номер, не будь я Шутило! Слушай, Коржик, он говорит, что он у себя дома. А мы с тобой где?

— Да, правда, — вмешался в разговор Коржик. — А вот мы с ним тогда, по-вашему, где?

— Ну, и вы у меня дома.

— Ишь ты! А вы в этом уверены?

Свистулькин огляделся по сторонам и от изумления даже привстал на постели.

— Слушайте, — сказал наконец он, — как я сюда попал?

— Ах, чтоб тебя, не будь я Шутило, честное слово! Да ведь мы сами уже полчаса добиваемся от вас, как вы попали сюда, — сказал Шутило» (1960, 342–343).