Живой Журнал. Публикации 2017, октябрь-декабрь

Учёный вслепую выводил на странице буквы, и они складывались в слепые слова: «Резчик совершит ошибку, когда, подогреваемый творческим желанием, тотчас возьмётся за дерево с намерением сделать портрет… Это почти всегда приводит к печальным результатам — разочарованию. Опытный скульптор не станет сразу вырезать в дереве портрет, хотя бы потому, что никакой портрет нельзя выполнить без постоянных поисков, коррекций и исправлений, а в дереве это сделать невозможно».

Так начиналась история сына Карла, иначе — Карлсона.

Но по-настоящему эта история начиналась именно сейчас, тогда, когда сосновый, piпповый человечек, хрипя и треща деревянными суставами, кричал миру о своём истинном имени.

— Бу! Бура! Бура! Бура!..

Имя примеривалось к нему и цеплялось за края трещины, служившей горлом, рвалось наружу.

Дальше всё было как у всех — он ходил в школу, но ученики сторонились деревянного мальчика. Жизнь складывалась — да не совсем. В том возрасте, когда мальчики серьёзно опасаются роста волос на ладонях и последующей слепоты, Буратино разглядывал у себя ниже живота стальную головку — это непонятный болт уходил внутрь его тела. Но таким вряд ли стоило хвастаться перед одноклассниками.

Он был не как все — живое дерево, кукла, действующая модель человека.

Ненависть к Отцу крепла — ведь тот сделал мальчика себе на забаву, ему же — на муку.

Иногда ему приходила мысль броситься в костёр, но он отгонял малодушную просьбу к огню. Из книг он знал, что такой же, как он, деревянный мальчик превратился в живого. Но этот мальчик, именем Пиноккио, хотел стать мальчиком, а Буратино хотел только мести. Буратино вовсе не хотел превратиться в глупый комок костей и мяса. От одной мысли об этом что-то трещало внутри, и текстура тела меняла свой рисунок.

Буратино думал, не начать ли с лака, — если пользоваться лаком, то боль уйдёт, чувства притупятся и невзгоды станут менее важны. Но от лака потом почти невозможно избавиться. И он отказался от этой затеи.

К тому времени он давно работал в театре — среди пыльных декораций и старых костюмов. Он таскал плоское и катал круглое.

В театре у него появился единственный друг — Малыш-арлекин с фарфоровым лицом. Малыш давно и безответно был влюблён в инженю — девочку с фиолетовыми волосами и чёрным маникюром. Девушка спала с режиссёром, а над Малышом смеялся весь театр.

Так они и сошлись — Карлсон и Малыш. Стихи и проза, дерево и фаянс.

Только ему Карлсон рассказал историю про жучков, которые как-то завелись у него в груди, и только ему Малыш Перро рассказал, что зарабатывал на улице стихами. Карлсон даже подумывал, не открыть ли другу своё подлинное имя.

Однажды, когда они напились в баре «Три вискаря», Карлсон невпопад рассказывал другу истории людей, что мучают дерево:

— Ты знаешь, что во Франции краснодеревщик звался ebeniste? То есть он «чёрнодеревщик». Говорят также, что это означает не того человека, что пилил и скоблил красное дерево, а того, кто работал «по-красному», по-красивому, в последней стадии шлифования носов и ладошек — таких, как у меня…

Потом он стал жаловаться другу на жизнь в прозе (а тот — отвечать ему тем же, только в стихах), к ним подсел неизвестный.

Они разговорились о разных способах пропитки.

— Что предпочитаете? Пейот?

— Квебрахо, — ответил Карлсон и улыбнулся про себя, увидев, как неизвестный кивнул. Он знал, что тот скрывает своё невежество, ибо квебрахо был род тяжёлой и твёрдой древесины из Южной Америки, которая тонет в воде, которую не трогают жучки и прочая членистоногая нечисть.

Малыш Перро уже спал лицом в салате. Только что он снова рассказывал другу о Великой стране, где всё из дерева, где дерево есть главная материя земли, её составляющая, прамать-праматерия. Там питаются берёзовой кашей и кашей из топора, делая топорную кашу не из зазубренной стали, а из тёплого топорища. Там пишут на бересте и ходят в обуви, что сплетена из коры. Там вместо музыки бьют друг о друга деревянными ложками…

Над спящим телом, за три рюмки денатурата неизвестный открыл Карлсону тайну гобелена в доме Повелителя деревьев. Главное, впрочем, было не в гобелене, а в Золотом ключе.

И Карлсона захватила эта мысль — он давно решил найти шведский ключ и отвинтить болт внизу своего живота. Так он разорвёт свою связь с отцом и бежит в страну, где в моде серый цвет — цвет времени и брёвен, где церкви похожи на ели и неразрывно включены в пейзаж. Там храмы, сделанные из камня, всё равно напоминают белые грибы, выросшие в особом лесу.

Надо убить своего Отца. Его нужно убить как бога, и тогда все остальные боги умрут. Тогда случится расплата — за всё, за всё. И за боль от шпицштихеля, и за болт, проходящий через всё тело. Расплата за все убитые деревья.

Они с Перро прокрались ночью в хижину Повелителя дерева, и Карлсон без труда выдернул Нотунгштихель из древесного ствола. Твёрдым шагом приблизился он к топчану, где спал Повелитель дерева. Карлсон погрузил в его горло священную сталь, и горло издало тот звук, что издаёт воронка Мальстрема, всасывая остатки Мирового океана.