Глеб Егорович вдруг побелел и резко скинул своё пальто. Под ним оказалась ременная сбруя, опутывавшая всё тело. Сзади у Глеба Егоровича обнаружился гигантский вентилятор, и старший уполномоченный быстрым движением нажал кнопку на животе. Его подбросило вверх, и, смешно перебирая в воздухе руками и ногами, он устремился к окну.
— Стреляй, уйдёт ведь Глеб Егорыч! — крикнул Министр, — уйдет ведь!
Володе стрелять было не из чего. Но в этот момент маляры прыгнули из люльки на подоконник, пальнув для острастки в люстру. Старинное стекло, провисевшее в бывшей барской квартире сорок лет Советской власти, звенящим дождём пролилось на паркет. Но маляры не смотрели в искрящийся туман — ловким приёмом они скрутили старшего оперуполномоченного прямо на лету и заломили ему руки за пропеллер.
— Молодцы, лейтенанты! — Министр приблизил своё лицо к опрокинутому лицу володиного начальника. — Видите, ребята? Иногда они возвращаются…
Лейтенанты молодцевато вытянулись, отчего бывший Глебом Егоровичем повис в воздухе, как лягушка-путешественница между двух перелётных уток.
— Кстати, откуда у вас этот шрам на лбу, позвольте спросить? Потрудитесь объяснить этой девушке, — вкрадчиво сказал министр, не глядя ткнув пальцем в Анечку.
Старший оперуполномоченный пошёл ва-банк:
— Я на фронте ранен! — пролаял он.
Анечка заплакала и бросилась из комнаты.
— Да что же это такое, Глеб Егорович! — крикнул Володя. Крик забулькал у него в горле и пеной пошёл по губам.
— Ни на каком фронте он, разумеется, не был. Да и не Глеб Егорович его зовут. Совсем не Глебом Егоровичем, а господином Карлсоном. Вы должны знать, Володя, что господин Карлсон застрелил профессора Абрикосова, чтобы завладеть советским летающим вентилятором, а вся эта кошачья свадьба была затеяна для отвода глаз.
Шрам на лбу бывшего Глеба Егоровича загорелся, засветился в темноте. Свечение стало ослепительно ярким, но внезапно потухло, будто где-то внутри лопнула спираль.
— Глеб Егорович? Как же так? — Володя не мог прийти в себя.
— Вы, Володя, в нашем деле ещё малыш — настоящего Глеба Егоровича Карлсон убил ещё в тридцать восьмом. Две сестрёнки у Глеба Егоровича остались, да…
Лейтенанты-маляры сорвали с Карлсона пропеллер и, взяв за бока, потащили к двери.
— Проглядели вы врага, Володя. — Министр положил тяжёлую руку ему на плечо. Пенсне вспыхнуло из-под шляпы. — Но это ничего. Вы честный работник, хоть и молодой — и мы вас ценим. А вот наган бросать не надо, не надо. Жизнь открывается прекрасная, вырвем сорную траву с корнем, насадим прекрасный сад и ещё в этом саду погуляем.
Министр вышел, твёрдо ступая по скрипучему паркету. Рассохшиеся от частого мытья дощечки взлетали в воздух и с сухим стуком падали на место. Края шляпы задевали обе стены узкого коридора, а полы кожаного пальто сшибли несколько велосипедов и детскую ванночку.
Ещё не успел отгреметь в квартире звук этого жестяного бубна, как Володя уже схватился за чёрное пальто самозванца. Пальто ещё хранило шпионское тепло, ещё пахло дорогим одеколоном, только по первости напоминавшим «Шипр». Из внутреннего кармана торчала недокуренная сигара, которую Володя брезгливо растоптал.
И всё же пальто было наше, из отечественной кавседельной кожи, пахло лугом, красным конём и чёрным квадратом.
Володя накинул пальто на плечи и несколько раз прошёлся по комнате.
Оно было практически впору, и даже патроны для нагана, обнаружившиеся в другом кармане, подходили для володиного табельного оружия.
— Да, пока я малыш, но это — пока, — произнёс он, глядя на себя в зеркало. — Пока я только учусь.
Потом Володя вздохнул, а вздохнув, взял за ручки кастрюлю с гороховым супом, зажал под мышкой початую бутылку красного вина и пошёл по коридору. Под дверью Анечки он остановился и поскрёбся тихой мышкой:
— Анечка, Анечка, — ласково пропел он в замочную скважину, — теперь моя очередь вас удивить!..
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
История про опоздания (2017-10-07)
Есть такое правило: когда куда-нибудь опаздываешь, то надо перед самой целью остановиться и последние сто метров пройти очень медленно.
Мне скажут, что оно трудновыполнимо, как впрочем, любое другое правило.
— Трудно, да, — отвечу я. — Но всё-таки, я пробовал. Чудесное ощущение.
Молебен об урожае (День работника сельского хозяйства.
В деревне бог живёт не по углам.
Сурганов сошёл с поезда и принялся искать подводу. Подводу, а что ж ещё, сорок второй год, а транспорта нет.
Подводы не было, и пришлось идти к начальству.