Живой Журнал. Публикации 2018

Единственное общественное электричество, что останется ему завтра — паспорт человека, или как он сам называл его «Personalausweis», таблетка которого намертво укреплена на запястье каждого гражданина. Именно паспорт будет давать сигнал жучкам-паучкам, живущим повсюду в своих норках, обесточить его жизнь.

«Интересно, если я завтра брошусь под автомобиль, — подумал Назонов, — то нарушу ли закон? Как-никак, я использую для самоуничтожения электроэнергию двигателя, принадлежащую обществу».

Формально он не мог даже пользоваться уличным освещением. Но на это смотрели сквозь пальцы, тогда бы гаснущие фонари отмечали путь прокажённых по городу.

В детстве он видел одного такого — он бросился в кафе, где маленький Назонов сидел с отцом. Он успел сделать два шага, и его засекли жучки-паучки, сработала система безопасности… Это был порыв отчаяния, так раньше бросались заключённые на колючую проволоку. Проволоку под током, разумеется.

Назонов не хотел жить как крыса и прятаться по помойкам. Он не хотел однажды заснуть, примёрзнув к застывшей серой грязи какого-нибудь пустыря, — ему был близок конец человека, бросившегося на охранника в кафе.

Некоторые из осуждённых пробовали бежать из Города в поисках тепла и еды, но это было бессмысленно. Сначала их останавливали дружинники на границах города, ориентируясь на писк таблетки. Те же, кто пытался спрятаться в поездах или грузовых автомобилях, как и те, кто сорвал таблетку аусвайса, уничтожались за нарушение Закона об электричестве — прямо при задержании.

Ходили легенды о людях, прорвавшихся-таки на юг, к морю и солнцу, но Назонов в это не верил. На юг нельзя. Даже если патрули не поймают на подступах к мусульманской границе, то никто не пустит беглеца сквозь неё.

Про мусульман, людей с этим странным названием, из которого давно выветрился смысл, рассказывали странное и страшное. Это, конечно, не люди с пёсьими головами, но никакого дружелюбия от них ждать не приходилось. Про них никто не знал ничего определённо, но все сходились в том, что они едят только человеческий белок.

Он очнулся от того, что дружинник, стоявший всё это время сзади, тряхнул Назонова за плечо. Все разошлись, и оказалось, что осуждённый сидит в зале один.

Он ехал домой на такси, потому что теперь экономить было нечего. Дверной замок привычно запищал, щёлкнул, открылся — но в последний раз. Дома было гулко и пусто — кровать осталась смятой, как и в тот момент, когда его брали утром.

Он собрал концентраты в мешочек, но в этот момент пропел свои пять нот сигнал у двери. На пороге стоял сосед с большим пакетом.

— Сколько? — спросил сосед коротко.

— Год.

Они замолчали, застыв в дверях на секунду. Рассчитывать на эмоции не приходилось — сосед умирал. Он умирал давно, и смерть его проступала через кожу пигментными пятнами — коричневым по жёлтому.

Назонов так же молча пропустил соседа внутрь и повёл в столовую.

— Выпьем? — сосед достал сферическую канистру. — Я принёс.

Это было какое-то дорогое пиво «Обаянь», действительно очень дорогое и очень противное на вкус.

Назонов поставил котелок в электропечь и обрадовался тому, что последний раз он обедает дома не один.

— Я пришёл тебя отговорить, — сказал сосед вдруг, и от неожиданности Назонов замер. — Я пришёл тебя отговорить, я знаю немного людей, перед смертью начинаешь их по-другому чувствовать. Острее, что ли. Я догадываюсь, что ты хочешь сделать. Ты хочешь бежать. Так вот, не надо.

Туда дороги нет.

Назонов с плохо скрываемым ужасом смотрел на своего соседа, а тот продолжал:

— Не надо на юг. Нет там спасения — я служил двадцать лет назад там на границе. Недавно встретил тех, кто там остался дальше тянуть лямку. Так вот, там ничего не изменилось — всё те же километры заградительной полосы, высокое напряжение на сетке. Умные мины, что реагируют на твою ёмкость, как сушка для рук. Нарушитель не успевает к ним подойти, а они за сто метров выстреливают в тебя управляемой реактивной дробью. Представляешь, что остаётся от человека, в которого попадает реактивная дробь?

Назонов представлял это слабо, но на всякий случай кивнул.

— Я там видел одну пару, муж и жена, наверное. Они, видимо, договорились и первым пошёл к границе муж, а потом жена толкала его перед собой. Ну, дробь обогнула препятствие и залетела сзади… Не надо, не ходи. Я знаю места в Центральном парке, где теплотрассы проходят рядом с канализационными стоками — там можно отрыть нору. Вот тебе схема (На столе появилась большая пластиковая карта Города). Не думал, что тебе дадут год, это, конечно, неожиданно. Но, вырыв нору, можно прожить три-четыре месяца. А это уже много, я не проживу, например, столько.

— А что, уже? — спросил Назонов.

— Я думаю, дня три-четыре. Ну, неделя. Мне предложили «Радостный сон», а это значит, уже скоро. Ты знаешь, я думал, что было бы, если я не жалел денег на себя — ну, пошёл бы к тебе, я ведь знал обо всём.

Именно поэтому я тебя так ненавидел, ты — молодой, здоровый, девки утром с тобой выходят. Каждый раз разные. А я сэкономил, да.

Сосед отпил кислого пива, и взмахнул рукой: