Живописец смерти

Лара не ответила. Голос куда-то исчез, и внутри было очень холодно. Она даже задрожала.

— И потом, этот случай с главным инспектором Гарелло…

— Нет, комиссар, прошу прощения…

Начальник отдела поднял руку, и Гарелло пожал плечами.

— Мы же договорились не упоминать об этом… — пробормотал он.

— Ну уж нет, потому что и это тоже странно. Вот смотрите, именно вы прибываете на место происшествия, когда инспектору пришлось отбиваться от двоих албанцев, причем они не просто воры, они сбывают наркотики, и на кого они работают? Ясно, на Яри.

— Но у нас был вызов, — прошептала Лара, — из оперативного центра…

— И вы поехали туда, тут сказать нечего, таков был приказ. Но потом что ты делаешь? Ты меняешь показания и обвиняешь инспектора. Почему? Знаешь, как это называется, Лара? Это называется вводить в заблуждение. Разумеется, мы здесь обсуждаем только гипотезу. Если только у тебя не появилось что сказать. Ты ничего не хочешь сказать, Лара?

Она почувствовала, как слезы побежали по щекам еще раньше, чем она подняла взгляд. Даже носом не шмыгнула. Просто плакала с сухими глазами, только две слезы выкатились, и еще вздохнула, будто всхлипнула, как ребенок.

Начальник отдела еще немного подождал:

— Хорошо. То есть плохо. Послушай меня. Я похлопочу, чтобы тебя перевели в другой город, в офис, потому что здесь нам не нужен еще один мертвый полицейский. Тебе сразу придет извещение о расследовании, которое я открываю по твоему делу и по делу убитого бедняги. И все-таки подумай. Только мы можем тебя прикрыть. Помни об этом. У тебя никого нет, кроме нас.

Лара подняла глаза и встретилась взглядом с Гарелло. Он улыбался одними глазами.

Она думала: меня подставили.

Я ведь не такая, как в кино, я боюсь, я ничего не поняла, и мне страшно. Я умею разговаривать с мужьями, которые бьют жен, с мальчишками, пропадающими на дискотеках, я могу распознать наркомана в передозировке, угнанный автомобиль, я никогда не затопчу места преступления, не оставлю даже следа от туфель. Я все нахожу, могу найти кокаин в машине, нож в кармане, я знаю все диски «U2», все книги Барикко, я быстро просекаю, когда мне морочат голову, но я не из тех, кто с лету все понимает. Я подам рапорт. Но кому подавать, если я сама в подозреваемых?

Она думала: я ничего так и не поняла.

Думала: что же теперь делать?

Она залезла под душ. Потом подождала, пока вернется Марко после работы в библиотеке, и все ему рассказала.

И по мере того как рассказывала, слезы высыхали, и она заметила, что, даже если она и не такая, как в кино, она тоже начинает кое-что понимать.

— Ты что, спятила, Ларик?

«Ага», — подумала Лара, но вслух не сказала. Она держала Гарелло под прицелом пистолета, одна рука снизу, другая сверху, как учили в академии.

— Брось пушку. И сними палец с курка, она может выстрелить, когда ты того не захочешь.

А я захочу. Но она знала, что не выстрелит. Она еще никогда ни в кого не стреляла.

— Ты в кого-нибудь стреляла, Ларик? — прошептал Гарелло. — Ничего хорошего в этом нет, даже если у тебя куча причин выстрелить, можешь мне поверить.

— Пошли наверх. Повернись. И не вздумай шутить.

— Не вздумай шутить, Ларетта. Ты что, думаешь, это кино?

Всю дорогу наверх в лифте и потом, когда он открывал дверь, она думала, что, с его силой, он запросто мог наброситься на нее и вырвать из руки пистолет, но почему-то этого не сделал. Она закрыла дверь и остановилась в коридоре.

— Там мы почти что занялись любовью, помнишь? — Гарелло указал на комнату в глубине коридора.

— Ты меня достал, — сказала Лара. — Но почему именно я? Ты работаешь на Рашида.

Гарелло ничего не ответил. Только удовлетворенно хмыкнул. Лара поняла на лету. Она принялась расстегивать блузку и открыла живот, вытащив ее из джинсов. Приподняв блузку рукой, она повернулась боком, чтобы было видно спину.

— У меня нет микрофона. Если хочешь, разденусь догола.

— Валяй.

— Свинья.

— Я не шучу. Не знаю, чего тебе надо, Ларик, но если хочешь говорить со мной, я должен быть уверен. А нет — стреляй и будь здорова.

Лара стиснула губы, прикусив изнутри нежную кожицу. Потом, наступив на пятку кроссовки, стянула с ноги сначала ее, потом носок и то же самое проделала уже босой ногой с другой кроссовкой. Она сняла блузку, сначала один, потом другой рукав, перекладывая пистолет из руки в руку. Расстегнула джинсы, спихнув их вниз, и потопталась, пока они не съехали на пол. И осталась в трусиках и в лифчике.

Гарелло улыбнулся. Поднял бровь.

— Свинья! — сказала Лара.

Она оттянула резинку трусиков большим пальцем и стянула их вниз. Остался только лифчик.

Гарелло покачал головой:

— Сейчас делают такие малюсенькие микрофоны… Что-то мне кажется, что вот эта грудь больше вот этой.

Лара забрала щеку между зубов и так куснула, что губы онемели. Она чуть не разревелась. Потом опустила бретельки, схватила лифчик за чашечки и стащила на живот. Губы исказила гримаса, словно она что-то от себя отрывала и ей было очень больно. Перевернув застежку наперед, она отстегнула ее, и лифчик упал на пол.

Теперь она была совсем голая. Только пистолет в руке.