Живописец теней

– Утром позвонил из Вестервика и начал задавать какие-то странные вопросы. Типа – что ты делаешь вечером? Я говорю – у меня встреча. – С кем? – С подругой. – Не ври, Лина, ты с кем-то трахаешься, не так ли? – Ну как же! С утра до ночи! – Не паясничай. Я знаю точно. Чувствую. И слушай меня внимательно, я буду звонить каждую ночь, пока не приеду. Проверять, дома ли ты. Это не угроза, Лина, это обещание.

– И что ты будешь делать, если он позвонит?

– Я перевела домашний телефон на мобильник. Карстен не сообразит, он для этого слишком туп. Только ты должен помалкивать, Иоаким, когда я буду разговаривать, не забывай. Вообще не понимаю, что он там молотит про неверность.

– А чем мы с тобой занимаемся в таком случае?

Она невинно улыбнулась:

– Мне кажется, мы просто немножко развлекаемся. К чему эта идиотская серьезность?

– А ты никогда не думала, что это может быть серьезно? Вдруг я в тебя влюбился? Что тогда будем делать?

Она посмотрела на него с таким скепсисом, что он предпочел сменить тему:

– Насчет Хамрелля… Он ничего не говорил про Эмира или Марио?

– Нет… А что?

– Забудь. Я рад, что ты приехала.

Он и в самом деле был рад – куда больше, чем ему бы хотелось. Последние дни он замечал, что ему ее не хватает, и побаивался, что и в самом деле влюбится, а потом начнет конструировать извечные кунцельманновские вопросы: а что она во мне нашла? когда она уйдет от меня и почему?

Если он в нее влюбится, то будет жить в постоянном страхе ее потерять. Они ехали в Югарн, и в его глазах она постепенно превращалась из необразованной гулящей девицы с окраины в женщину его мечты – а он даже и не знал, что о ней мечтает.

– Я вообще не понимаю, – сказал она, – что он реально из себя строит? В порнухе работает… Со всеми этими… Наверняка он их пользует.

– Я так не думаю…

– А я думаю. Поэтому у нас все на соплях. Я-то молчу… Он приходит с работы, а я молчу… ни слова, ни звука, а он… прости за выражение, пропах пиздой до корней волос. Правда, правда! Он и сам так говорит: Я пропах пиздой до корней волос. И наверняка с ними развлекается. А я развлекаюсь с тобой, Йокке.

– А когда надоест?

– Когда надоест – тогда надоест. Такова жизнь…

Она «развлекалась» до воскресенья, потом пришло время возвращаться. Чтобы доказать себе, что никаких особых чувств к ней не испытывает, Иоаким разговаривал в дружески-ироничном тоне, как бы держался немного на расстоянии, чтобы она ничего себе не воображала. Но это ему не особенно удавалось. Уже на второй день он вновь почувствовал себя влюбленным щенком. Изо всех сил он пытался угадать, что она имела в виду под словом «развлекаться», – и угадал: отвез ее в Кнейпбю[137]. Она радовалась как ребенок («Я же никогда раньше не видела виллу «Курица»! Жаль только, что лимонадного дерева уже нет!»). Он приглашал ее в дорогие укромные ресторанчики. Параллельно с этим Иоаким пытался как-то уследить за реконструкцией дома, но когда Лина устала от деревенской жизни, он заказал такси в Висбю, и они посвятили день хождению по магазинам, а потом отобедали в знаменитом «Колодце Доннерса».

В ресторане он начал обдумывать планы своего сорокалетнего юбилея – собственно, ему уже исполнилось сорок в апреле, но тогда у него не было средств отметить этот знаменательный день, как ему хотелось бы. Теперь у него были деньги, и он собирался пригласить в декабре двадцать пять – тридцать человек, чтобы хоть и с опозданием, но отметить середину своей земной жизни.

За обедом (камбала с взбитым васаби и ризотто, панна-кота со спаржей и чипсами из пармской ветчины, Боллингер Ла Гранд 1999 ко всем блюдам) он обдумывал, чем бы заняться пару дней с друзьями и знакомыми. Чем кормить гостей, какой отель забронировать? А может, снять бассейн в Кларион-отеле и там предложить аперитивы перед обедом? А может, устроить экскурсию по городу с гидом?.. Среди всей этой болтовни он внезапно почувствовал укол печали. Лина все-таки не его подружка. Она не будет сидеть рядом с ним на банкете. У него нет на нее никаких прав…

Они перешли в бар. Иоаким зачем-то рассказал ей о планах написать статью об участи гомосексуалов в гитлеровской Германии – он мысленно все время возвращался к этой теме. Лина не выказала никакого интереса.

– Чего это ты надумал писать о старых немецких пидорах? – спросила она. – Народ не хочет лекций по истории. Народ хочет развлекаться…

А может, она и права? Кому какое дело, что там было? Кому какое дело, что его отец был одной из жертв дикого режима? Народ хочет развлекаться. Лина читала только таблоиды, приложения со светскими сплетнями, программу ТВ и идиотский гламурный журнальчик «Стуреплан». Все свои представления о современной жизни она черпала именно из этих источников. Как-то он ее спросил, читает ли она серьезные газеты.

– Иногда, – ответила она. – Если там о наркоманах.

Он понял, почему она так ответила. Ее старший брат умер от сепсиса – ввел героин грязным шприцем. Это было в середине восьмидесятых. Ее главный и единственный политический интерес – свободный доступ наркоманов к одноразовым шприцам.