Живописец теней

– Нам не так много известно о художнике, – сказал заведующий управлением фон Сюдов, когда они прошли в кабинет, заставленный картинами и антиквариатом, готовящимся к весенней выставке. – Знаем только, что это была женщина, что она работала в Болонье на рубеже шестнадцатого и семнадцатого веков. В ту эпоху женская живопись была не в моде, никто и не обращал внимания на «бабью мазню». Но со временем ее работы стали привлекать все больше внимания. Особенно этот групповой портрет семьи Гонзалес, известной как «бородатая семья». Вы, разумеется, понимаете, что я говорю о Лавинии Фонтана.

Виктор и раньше видел этот мотив в каком-то справочнике или, по крайней мере, похожий. Но в остальном он почти ничего не знал о Лавинии Фонтана… Он попросил лупу и осмотрел верхний слой – мазок до предела элегантен, кракелюры типичны для материала, старившегося сотни лет.

– Чисто пластически у нас нет никаких замечаний, – сказал фон Сюдов. – Но проблема в том, что эта работа ранее была неизвестна.

– Выглядит как настоящий циннобер… А малахитовым зеленым давным-давно никто не пользуется.

– Забавно… Если бы перед нами был вновь открытый Микеланджело, все до одного тут же стали бы отрицать подлинность. А тут речь идет о женской живописи, и подлинность, оказывается, не так уж важна.

Портрет поистине мастерский, подумал Виктор… может быть, будущим поколениям стоит пересмотреть итальянские каноны. В самом деле, как можно было пренебрегать этой замечательной художницей? В этом заключалась глубокая несправедливость.

– Где приобрели? – коротко спросил он.

– Молодой финско-шведский коллекционер какими-то одному ему известными путями привез ее из Ленинграда.

Виктор невольно отшатнулся, но совсем чуть-чуть, так что собеседник ничего не заметил.

– А кто продает?

– Он же… вернее, финансовой стороной занимается его отец. Работа почему-то не подходит их коллекции. Они хотят придать ей иное направление. Скандинавское барокко или что-то в этом роде. Месяц назад купили у нас на аукционе Микаеля Даля. А теперь хотят продать Фонтана как можно дороже.

Не было никаких сомнений, о ком идет речь, кто этот загадочный финско-шведский коллекционер, – так же как не было никаких сомнений, что перед ними подлинник.

– Проблема Фонтана – ее пол, – продолжил управляющий. – Ей не повезло – родилась не в ту эпоху. Микеланджело, например, предпочитал мужчин, но это никак не повредило его славе. Или Караваджо – тот даже, говорят, убил кого-то. Но родиться женщиной в те времена – серьезная ошибка.

– Я могу дать вам отзыв, но неформальный, – сказал Виктор. – И при условии, что вы не будете называть мое имя.

– Разумеется, разумеется, даю слово.

– В таком случае я бы посоветовал вам не выставлять картину. У меня такое ощущение, что это подделка, впрочем, сделанная в ту же эпоху.

Это, конечно, дешевая месть, думал он, прогуливаясь по Старому городу. Хотя и не месть даже, а так – безобидное напоминание. Он знал, как закончится эта история, – управление не купит картину, а, поскольку северный рынок невелик, слухи распространятся мгновенно, и тень падет не только на эту работу, но и на всю коллекцию семейства Ульссон. Ну и что? Они все равно найдут покупателя, не здесь, так за границей, и все встанет на свои места, потому что картина безупречно подлинна.

Он остановился на Шеппсбрун и попытался разобраться в своих ощущениях. Нет, разумеется, это не просто напоминание. Он понял, что хочет отомстить. Но этой символической выходки явно недостаточно. Жажда мести разбужена, и ее надо утолить.

Национальный музей, к удивлению Виктора, приобрел Менцеля мгновенно. Все бумаги были оформлены в рекордно короткий срок. Он открыл полотно в вестибюле, под монументальными росписями Карла Ларссона. Они были вдвоем с Хольмстрёмом.

– Потрясающе, – сказал интендант. – Небольшая работа, но какая изысканная!

На полотне был изображен тот же зал в замке Сан-Суси, куда Менцель в свое время поместил играющего на флейте Фридриха Великого. Но здесь монарх отсутствовал. На его месте стоял темнокожий придворный, написанный с Джесси Вильсона – тот, впрочем, и понятия об этом не имел. На заднем плане Виктор добавил элементы иллюстраций Менцеля к кугелевской биографии Фридриха, а также кое-какие выдуманные им самим детали.

– Эта работа того периода, когда художник увлекался иллюстрациями, – сказал он.

– Да, я знаю… Он иллюстрировал превосходную книгу Кугеля. Свыше четырехсот графических листов. Я, пока вас ожидал, кое-что почитал. Странно, что немецкие музеи не проявили интереса…

– Проявили бы…

– Я понимаю… у продавца зуб на тевтонов.

Интендант внимательно рассматривал картину. Потом перевел взгляд на Виктора и довольно улыбнулся.

– Покупка уже согласована с руководством, – сказал он, – если, конечно, цена будет разумной.

– Цена вполне рыночная. Но я хотел бы спросить: вы уверены? У меня есть другие покупатели, и мой гонорар остается тем же…