Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником

Было очевидно, что разговор родителей прошел не очень хорошо. Тишина стояла колоссальная. Во дворе солнце нещадно палило истоптанную траву. Я видела в конце гравийной подъездной дорожки, блестящей от зноя, камень, на котором любила сидеть. Мне хотелось, чтобы солнце наконец село. Хотелось, чтобы этот день закончился, хотелось уснуть, чтобы проснуться от всего, что случилось. Но истина заключалась в том, что я была настолько тесно связана со своими родителями, что пробежавшая между ними черная кошка давила на мое сознание сильнее, чем случившееся со мной в холодном доме того высокого мужчины. Разумеется, я подверглась насилию. Но это насилие не было жестоким. Ни в какой момент меня не хватали против моей воли и не запихивали в машину. На мне не осталось никаких отметин, даже красных следов на запястьях, которые часто проявлялись, когда я была младше и моя мать рывком поднимала меня с пола в супермаркете.

Пока мать готовила и мыла посуду, отец сидел в кресле-бабочке на патио. Он курил сигарету, апатично положив ногу на ногу. Когда отец находился в вертикальном положении, он постоянно двигался, его руки орудовали отвертками, дверными ручками, полировали радиаторы машин. Но когда папа садился, он сидел всем телом, и его плоть словно таяла, обрисовывая все овалы костей. Мать, напротив, почти никогда не присаживалась. Мои воспоминания о наших ужинах: мы с отцом едим за столом, а мать уже споласкивает тарелки, хотя ужин едва перевалил за половину. Наверное, в ресторанах она все же сидела.

Тот вечер ничем не отличался. Когда пастина была готова, мы с отцом сели за сосновый обеденный стол. На гарнир был рубленый шпинат со сливочным маслом. Овощи матери удавались плохо. Они всегда были темными и вялыми. Пока мы ели, она оттирала моющим средством полки холодильника. Отец смотрел на меня с приклеенной улыбкой. Он всегда улыбался мне, даже когда был несчастен. Ласково отвел волосы с моего лица. Я слегка вздрогнула: прикосновение мужчины вдруг стало означать нечто иное, чем означало всегда. За москитной дверью летний вечер вибрировал от жужжания насекомых.

Мы совсем не разговаривали за ужином, я и отец. Разговоры – их я вела с матерью. Отец слушал, улыбался и ерошил мне волосы. Он был спокойным и решительным во всем. Крепкий мужчина. Даже его вены были мощными.

– Моя маленькая принцесса, – сказал отец, – сегодня совершенно одна ходила в бассейн. Она плавала или читала?

В моем сознании мелькнули взмахи рук и ощущение языка. Понятно было, что мой отец не представлял, чтó случилось со мной в тот день, но я не могла даже вообразить, что об этом не догадается мать. Она часто говорила мне, что она всеведуща, ведьма, и я ей верила. Когда мать наклонялась вперед, практически залезая в холодильник горчично-желтого цвета, мне казалось, что она пытается загнать меня в ловушку своим молчанием.

– И то и другое, – ответила я, следя за телом матери в поисках подсказок.

– Почему бы тебе не отнести посуду в раковину? Помоги маме прибраться.

– Не нужна мне никакая помощь, – сказала мать резко. Ее голос пресек наши движения, даже наше дыхание. Как я могу объяснить мамину власть? Это была магическая вещь. Мать была холодна, но тело ее оставалось теплым; даже сегодня, даже после всего, что случилось, я дала бы отрубить себе обе руки – только бы она обняла меня своими.

Через некоторое время отец включил телевизор. Показывали «Звуки музыки». Я и по сей день не могу смотреть этот мюзикл. Не могу слышать любую из его песен без содрогания. В тот вечер мы смотрели последний час мюзикла. Отец обнимал меня одной рукой за плечи. Всего лишь днем раньше его мать жестоко изнасиловали, а всего пару часов назад его дочь подверглась сексуальному нападению. Я не представляла себе, что сделает отец, если ему станет известно обо мне, но знала, что он поехал искать мужчину, изнасиловавшего бабушку. Мне казалось, что, вполне возможно, папа его убил. Мой отец был из тех мужчин, у которых есть тайны. Я думала, что все его секреты были достойными. Убийства из мести. Акты милосердия по отношению к искалеченным животным, умирающим у обочины дороги.