Живу, пока люблю

Она не сказала: «Я знаю, ты любишь Тараса». Она сказала:

— Пойдём к нему.

Одноклассники, родители, учителя. Приятели из прошлой, до их Второй, школы.

Застывшее, без выражения, лицо Тараса.

Застывшее, без выражения, пепельное лицо Петра.

Елена тоже застыла, одним куском, глухая и слепая.

Экзамены, обеды у Зои, провалы в черноту сна, снова экзамены.

Приходил к ним Пётр. Пил пустой чай, молчал. Нет-нет да взглянет на Зоин живот.

Он и всегда был молчуном, а теперь и вовсе без «Здрасьте» входил, без «до свидания» уходил.

Приходил к ним с Зоей Евгений, звал в походы, она вроде кивала ему и никуда не шла.

Приходил Тимка, растирал ей руки и ноги, каменную спину, приносил самодельный пирог.

Иногда она дотрагивалась до Зоиного живота, странно заворожённая его жизнью — живот увеличивался, и порой ребёнок уже толкался в их с Зоей руки.

«Ты кто? — спрашивала его Елена. — Ты похож на Тараса?»

Однажды пришли к ним вечером родители Тараса, принесли альбом с фотографиями. Они пили чай и смотрели на Зою. Говорили Зоины родители о погоде, о том, что прочитали в последних журналах, о своей лаборатории — они, как и Еленины родители, работали вместе в одном из научно-исследовательских институтов.

В долгой паузе повис вопрос матери Тараса:

— Ты когда рожаешь?

— В октябре.

Мать Тараса положила перед Зоей альбом:

— Выбери фотографии, какие тебе понравятся.

Зоя выставила ладони — защитой:

— После родов, не сейчас, если можно.

Капала из крана, как с клюва, вода, кипел чайник, в окно стучала ветка липы.

Девочка родилась в начале октября. Она улыбалась Тарасовой улыбкой, и Елена фактически совсем переехала к Зое. По очереди спали, по очереди пеленали. Зоина мать ушла с работы — сидеть с внучкой, но Елена всё равно свободное от университета время проводила с Зоей и Алёнкой.

Приходили родители Тараса, приносили одежду, деньги.

Приходил Пётр, приносил игрушки, фрукты.

Полусон, полубодрствование, пока однажды не появился в их с Зоей комнате Евгений.

Зоя стирала в ванной, Евгений постоял над ребёнком, покачал игрушками, которые тут же зазвенели, и вдруг, резко повернувшись к Елене, закричал шёпотом:

— Ты собираешься жить свою жизнь или так и замуруешь себя тут? Вот билеты на Таганку. Забирай свои вещи, идём домой переодеваться, в театр нельзя опоздать. И Тимка просил привести тебя. Он, между прочим, тоже в тебе нуждается, ребёнок ещё.

Словно лопнула стеклянная клетка, зазвенела осколками. Елена оглядела комнату, подошла к Алёнке, сосущей палец, постояла и, ни слова не сказав Евгению, отправилась в ванную к Зое.

Через минуту они шли по снежной декабрьской улице.

— Скоро Новый год, предлагаю отпраздновать его в лесу, — сказал Евгений.

Снова переломилась жизнь.

Стали ходить вдвоём на лыжах каждое воскресенье. Ночевали в избе у бабы Клавди, по очереди играли на гитаре, пели. Баба Клавдя слушала, подперев щёку, смотрела на них, не мигая. Пела им свои песни. Чуть покачивалась, чуть прикрывала глаза. Песни были тягучие, грустные:

— За что ты меня наказал, Господь-Боженька? Отнял всё, что люби-и-ила я, что голуби-и-ила… — выпевала она.

Или:

— Во поле рожь некошеная, мой батюшка тих лежит, не шевелится. Мой батюшка тих лежит, не поднимется, злыми душами позагубленный.

— Баб Клавдя, а вы сами песни сочинили? — спросила как-то Елена.

— Сочинила разве? Поются и поются. Я так-то долго могу петь, про всю свою жизнь тебе спою.

— Значит, сами и сочинили.

— Нет, разве сочинила? Подчистую правду тебе рассказала.

Сколько километров они прошли? Сколько костров разожгли? Сколько песен пропели?!

Даже во время сессии умудрялись выхватить день.

Но вот наступил тот год.

5

— Папа, проснись. Ты всё спишь и спишь. Я уже час сижу. У тебя слёзы текут. Тебе плохой сон приснился? Я сам сварил суп из курицы и моркови. Рису положил. Ты любишь рис. Ты о нас не волнуйся, я в «Макдоналдсе» подрабатываю, мы сыты.

Он открыл глаза. Руки не поднимались — стереть слёзы.

— Пожалуйста, вытри, — Евгений кивнул на салфетки.

— Папа, расскажи, что тебе приснилось? Почему ты плачешь? Ну, что ты молчишь?

— Вспоминаю.

— Что?

— Не знаю…

— Папа, я говорил с врачом. Она сказала, ты здесь долго пролежишь. А я поступил на компьютерные курсы при школе. Они бесплатные, двухмесячные. Окончу и сразу могу идти работать. Ты одобряешь? Ну, что ты опять плачешь? Я смогу сразу работать по специальности! Мне предложили.

— Я хочу, чтобы ты учился, сынок.

— А я что делаю? Я и учусь. Ещё как учусь! Я же всю жизнь хочу быть с компьютерами! Разве плохая профессия? Вот я её и получаю. Да что же ты всё плачешь?! Ты лучше поешь! Окрепнешь и быстрее выздоровеешь. И мы с тобой будем играть в пинг-понг. У нас появился один парень, он всех побивает, а тебя не побьёт, я знаю.

Вадька рассказывал о программах, которые они изучают, о программах, которые они составляют сами, кормил его с ложки супом и улыбался:

— Я первый раз суп сварил, тебе нравится? Опять плачешь! Да что же ты плачешь и плачешь? Или это ты так болеешь?

— Это я так болею.

— А выздоровеешь и не будешь плакать?

— Выздоровею и не буду плакать.