Живу, пока люблю

Что ему, Евгению, нужно? Идёт рядом по тропе Елена. Рюкзак не придавил её — всё так же она горящей свечкой вскидывается над снегом, прямая.

К рюкзаку привыкла с детства. Даже в школу не с портфелем ходила, а с небольшим рюкзаком.

Куда ни глянешь — снег, чуть пристывший корочкой. И чахлые прутики деревьев.

День, ночь, какая разница… День — густые сумерки. Время сбито.

Поезд прибыл в Мончегорск.

Сутки просидели в турклубе. На улицу носа не высунешь — ветром сшибёт. Времени зря не терял — к Елениной штормовке пришил телогрейку, что продавалась в турклубе, к валенкам — ещё слой подошвы. Потом ели. Потом пели песни.

Пришлось ночевать в клубе. Спали на полу в спальниках.

На другое утро ветер утих.

До окраины города доехали на автобусе. Встали на лыжи и вот идут к горе.

День короткий, уже иссякает. Нужно успеть поставить палатку дотемна.

Не надо дальше. Он не хочет ничего видеть дальше. И заставляет себя вырваться из ловушки Кольского.

Даже с медсестрой, что делала ему укол, принялся разговаривать: какая погода на улице, как давно она в этой клинике работает…

Даже телевизор включил, но, увидев мужика с пистолетом, гнавшимся за мальчишкой, выключил.

Или кто-то кого-то догоняет, чтобы убить, или расследуется уже готовое убийство. Не для него эти игры.

Таращил глаза в пустой экран, в глухую штору, отделявшую его от другого бокса, в стенку, чисто белую, и пытался найти хоть что-то, что зацепит его внимание. Но глазам нечего было есть. Голодные, они сами, без его желания и воли, закрылись, и сразу вспыхнуло северное сияние. Пульсирующие полоски разных цветов. Переливаются, меняют цвета, изнутри горят.

Они стоят с Еленой вдвоём — все уже спят в палатке — и смотрят на ослепительный, никогда раньше не виданный свет.

Вот сейчас сказать — жениться!

Почему же не получается одно короткое слово?

Почему он даже до руки дотронуться не осмеливается?

Палатка слепа — ни огонька, а они слепнут от света.

Елена говорит:

— Ешьте же, глаза, ешьте, ненасытные, на всю жизнь чтоб насытились!

Я

Кольский нам не казался опасным. Умели жить в мороз. И удивлялись, почему этот поход считается походом высокой категории сложности.

Тундра есть тундра, плоская, ровная — откуда взяться опасности? Маршрут — официально зарегистрированный.

Это был единственный поход, в котором, по словам Ильки, мы во всём доверились нашим инстанциям от университета.

Потом узнали, что прогноз погоды нам дали неправильный. На маршрут выпускать не имели права — про буран знали заранее, а выпустили. И снаряжение не проверили, а должны были! В университете дали им гнилые верёвки.

У Элки что-то случилось с ногами. Она, как водится, скрыла. Вижу, как-то странно ставит ноги. Спрашиваю, в чём дело. Говорит: «Всё в порядке». Попросил снять носки. Пальцы у неё синие.

Заставил идти в Мончегорск к врачу.

Шли несколько часов. Врач посмотрел, сказал: ничего страшного, обморожения нет, синяки пройдут.

Я врачу не поверил. Знаю, что такое ноги. Уж очень пальцы синие! Стал уговаривать Элку вернуться в Москву. Ноги-то болят, видно же. «Вылечим ноги, пойдём в другой поход», — просил я. Знал, надо на самолёт, и всё. Она ни в какую. Начали ругаться. Я наотрез отказался идти обратно на базу. А она одно талдычит — идём да идём. Потом придумала: Ильку нужно предупредить. Я говорю: не нужно, он знает, что мы пошли к врачу, сказал, если что, чтобы летели в Москву. Тогда нашла другой аргумент: «Почему ты из-за моих ног должен потерять удовольствие?» Это она из-за меня оставалась! А я из-за неё хотел лететь в Москву — одна ни за что не полетела бы! Мне почему-то казалось: с ней что-то сильно не так. Не бывает же у человека, чтобы раз — и замёрзла так сильно нога, чтобы пальцы синие. В тот час, когда мы ругались в вестибюле больницы, сказал ей, что люблю. И я чувствовал, она тоже любит. Мы в первый раз поцеловались. О женитьбе не сказал. Думаю, в поезде скажу — по дороге в Москву. Вообще-то я был сам не свой, что-то происходило, а что, я не понимал.

Всё-таки уговорила она меня — пошли обратно. Двигались с трудом. Да ещё на полпути повалил сильный снег, ветер стал пронзительным. Уже много часов мы находились в пути, гораздо дольше, чем шли до Мончегорска — никак не могли найти дорогу к палатке. Встретили лесника, попили у него чаю. Я ходил, искал дорогу. Не нашёл. Вернулся ни с чем. Погода странная. Ветер рвёт тебя с земли, приподнимает, хочет бросить. Лесник показал дорогу. А мы всё равно никак не могли найти палатку. Помогла росомаха. Благодаря ей напали на лыжню. А тут навстречу Игорь. Откуда взялся, непонятно. Похоже, специально пошёл нас искать.

Ночью опять я пристал к ней — поедем домой! Она отказалась. «Ни в коем случае!» — говорит.

Если бы не был я так слаб перед ней, будто пьяный всё время, настоял бы…

Игорь погиб из-за любви. Так получилось, что в буран они оказались втроём. Ночь переспали. А утром сильно переругались из-за Али. Игорь сел в снег и сказал: дальше никуда не пойдёт.

Кто же знал, что это не слова и он в самом деле не пойдёт…