Живу, пока люблю

— Ты что, не видишь, он начал писать в разрешённое время! Согласен, песни сделаны залихватски, но его частушечный стиль… липа всё это, подделки! Да он руку набил на этих подделках!

— Неправда! — возражала Елена. — Из души идёт. Он пережил много. Ты придираешься к нему. Песни, которые пишешь ты, не похожи на его, вот ты и не хочешь допустить его стиль как равноправный. А каждый имеет право на свой стиль. Ты — романтик, он — реалист.

— Высоцкий тоже реалист. Но у него нет мата, нет дешёвой грубости. Кроме того, он честный. Он не скрывает, что никогда не воевал, никогда не сидел. Его песни воспринимаются совсем по-другому, чем песни Галича, им веришь. Да, Галич страшно талантливый, нашёл себя и как драматург, и в песне. Только почему он не опровергает слухи о себе, мол, и через войну прошёл, и через лагеря? На самом-то деле ничего такого с ним не происходило, он живёт вполне нормальной, спокойной жизнью. Да, его стукнули по башке несколько раз, да, ему объяснили, что он еврей… Но кому этого не объясняли?

— А я уверена, он прошёл войну! — возражала Елена. — И через лагеря прошёл! Неужели ты не чувствуешь достоверности?

Спорили и о Вознесенском.

Елена была влюблена в его стихи. Евгению они казались претенциозными.

— Это абсолютно пустой, бесполезный человек! — кричал он.

— Слушай! — Елена закрывала глаза и перебирала слова: «Тишины хочу…» — Голос её тихий глушил меня. — Разве эти строки мог написать «абсолютно пустой человек»?! — удивлённо спрашивала Елена.

— Не спорю, есть у него отдельные сильные строки. Но их мало!

— Мало? Да я тебе могу их читать бесконечно!

И снова она закрывала глаза. Принималась читать: «Я — горе… я — голос войны…»

— Он позёр! Неужели ты не видишь? Посмотри, сколько пафоса во всём, что он пишет?!

— Почему «позёр»? И это вовсе не пафос, это новый век, это время скоростей, сконцентрированных трагедий: «Бьют женщину…» или нестандартной любви, когда любящие свои спины ощущают как лунные раковины…

Вознесенский голосом Елены превращался в Мерлин, судьбу которой с «самоубийством и героином» спешил передать. Или заставлял её глазами и меня увидеть над собой Антимиры, какие видел он. Но Евгений сопротивлялся, он не хотел власти Вознесенского над Еленой.

— Разве ты не слышишь? Он уловил этот век. — Елена заглядывает Евгению в глаза. — Он чувствует век и нас предупреждает: «Найдите выход из его трагедий!»

— Да ни черта он о нас не думает, он во всём видит только себя, одного себя, любимого! Он выкобенивается и кривляется, он стремится сказать как бы повывороченнее. Неужели тебе нравится эта книжка с Озой? Читать невозможно, всё искручено.

— В «Озе» — любовь. Но, если не нравится «Оза», читай «Первый лёд» — про девочку, мёрзнущую в автомате, разве это не про каждую сегодняшнюю девчонку, которую обидели? Мне тебя жалко, ты слепой.

— Ты его жалей, а не меня. Вот увидишь, он весь уйдёт в свою архитектуру, в построения и забудет про живое.

— Зачем строить прогнозы, ты читай то, что он пишет сегодня!

— Сегодня «Треугольная груша». Не хочу её, к чёрту!

— Не надо так резко! Ты несправедлив к нему. — И снова Елена чуть слышно читает и наступает на него: — Слышишь «как ладонями пламя хранят…», все образы его нестандартны…

— Да хватит, — прерывает её Евгений. — Не хочу больше!

А Елена не замечает его раздражения:

— Я не понимаю тебя. Неужели ты не слышишь его душу? Неужели не чувствуешь, до чего точно сказано: «И из псов, как из зажигалок…» Непонятно, как ему в голову приходят такие точные сочетания!

— Очень даже понятно как! Когда человек ещё не испорчен, когда он ещё слышит Бога! В его пустую голову такие мысли не могли прийти. Им говорит кто-то другой или что-то иное, высшее. Только он не воспользовался тем, что Бог избрал его своим проводником, он предал забвению голос свыше, он разменивает себя на внешние эффекты. Вспомни его вечер. Слушать его невозможно, он — фигляр, он — совершенно пустая личность. Пыжится, пытается что-то изобразить из себя! Пижон и кокетка.

— Я не хочу с тобой разговаривать. Ты не смеешь так о нём! — Елена выскакивает из класса, но вскоре возвращается и снова говорит мягко: — Такие стихи, какие я тебе читала, не мог написать пустой человек! Запомни их, прошу. — Она снова и снова повторяет полюбившиеся ей строки.

Михаил и Илька хохотали над его горячностью, внимательно слушали Елену и явно были на её стороне. Он же готов был заткнуть уши, только чтоб не слышать тех стихов! Но, помимо его воли и желания, стихи входили в него сами вместе с Елениным голосом, вместе с её улыбкой и её просьбой выучить их, и он покорно запоминал их, как с листа, с её голоса.

Он заучивал стихи — для неё.

В тот период они были как бы на разных полюсах.

Может быть, потому стихи Вознесенского казались Евгению мелкими, что его в то время привлекала философия — по полночи он читал «Диалоги» Платона. И пытался заинтересовать Платоном Елену:

— Послушай: «Значит, когда деньги бесполезны, тогда-то и полезна справедливость?» «Основное свойство философской души — охват мыслью целокупного времени и бытия!» Каково?