Живу тобой одной

– Мистер Кеннеди… Такой ограниченный взгляд на вещи у такого крупного магната… – Келли произнесла это с высокомерием, не уступавшим его собственному. – Они сами распространили слухи, что компания в затруднительном положении, для того чтобы ее продать, сбить рыночную цену до минимума, а потом снова купить за бесценок. Вы их провели фиктивными заказами на куплю и продажу акций по всей стране. Взяли их на пушку и одержали верх.

Кеннеди отпустил ее руку, отступил на шаг, снова окинул внимательным взглядом. Так знаток живописи вторично смотрит на понравившееся ему полотно, увидев в нем нечто новое.

– Я признаю, что сказал глупость, миссис Мейджорс. Похоже, вы знаете рынок ничуть не хуже меня.

Келли достала сигарету из серебряного портсигара.

– Это не так, о чем вы прекрасно знаете. Если бы я разбиралась в рынке так же хорошо, как вы, я бы тоже вышла вовремя.

Он поднес ей зажигалку.

– Это вовсе не обязательно. Вы окажетесь в выигрыше, если окопаетесь и будете держать оборону, пока для республиканцев игра не закончится. Рынок выйдет из прорыва, поверьте.

Келли нашла его метафору забавной.

– Держать оборону… Это что за игра?

– Футбол. Моя любимая игра. Она больше всего похожа на жизнь. Мужская игра. Удары, толчки. Слабый падает лицом в грязь. Мальчиков надо учить играть в футбол, как только они начинают ходить.

– Да, у вас ведь сыновья, мистер Кеннеди, не так ли? Сенатор Гаррисон говорил мне, но я забыла, сколько у вас детей.

– Четыре сына. Джо-младший – мой первенец. Еще Джон, Роберт и Тедди. Все играют в футбол, кроме Тедди. Он еще младенец.

– Удивляюсь, мистер Кеннеди, что с вашей натурой борца в списке кандидатов оказались не вы, а мистер Рузвельт.

Он подошел ближе, обнял ее за талию.

– Сказать по правде, миссис Мейджорс, меня гораздо больше привлекает роль тренера команды. Эта кампания для меня – лишь проба пера. Настоящая игра еще впереди. Я только разогреваюсь.

– И что же это будет за «настоящая игра»?

– Когда мой сын Джо-младший выставит свою кандидатуру на выборах президента Соединенных Штатов. – Он говорил совершенно серьезно.

– А как насчет остальных сыновей?

Он усмехнулся:

– У хорошего тренера всегда должна быть пара запасных игроков. Кто знает, как повернутся события, не правда ли, миссис Мейджорс?

– Действительно, кто знает… Мне бы хотелось, чтобы вы называли меня Келли. У меня такое ощущение, как будто мы старые друзья. У меня так бывает с некоторыми людьми. Других знаешь годами, и все равно друзьями они не становятся. С вами мы только что познакомились, а кажется, будто я знаю вас много лет.

– У меня то же самое, Келли. И вы называйте меня Джо. Если когда-нибудь окажетесь в Бостоне… моя фамилия в телефонном справочнике.

Она улыбнулась.

– Я там еще никогда не бывала. Но теперь мне захотелось увидеть этот город… Джо, Уитли совсем недалеко от Олбани. Если вы собираетесь делать какие-то дела с Брюсом, я думаю, вам стоит нас посетить до возвращения в Бостон.

Джозеф Кеннеди дважды приезжал в Уитли на уик-энд. В первый раз – за неделю до президентских выборов, когда подсчет голосов двадцати двух миллионов избирателей показал перевес в 413 голосов в пользу Рузвельта по сравнению с действующим президентом Гербертом Гувером. Второй визит состоялся тринадцатого декабря, на следующий день после штурма Клинтонского национального банка вкладчиками.

Четыре месяца от президентских выборов до инаугурации Рузвельта, состоявшейся 4 марта 1933 года, страна жила в состоянии неуверенности и неопределенности, а точнее – в состоянии подавляемой надежды.

Губернаторы двадцати двух штатов решили закрыть банки, до тех пор, пока новый президент официально не вступит в должность. Они сделали это из опасений, что нервная система людей, три года живших в условиях жестокой депрессии, может не выдержать. «Коней на переправе не меняют», – твердили республиканцы на протяжении всей избирательной кампании, пугая нацию непредсказуемыми последствиями в случае избрания Рузвельта. Эта безответственная и непродуманная мера вызвала реакцию, которую губернаторы надеялись предотвратить. Для большинства американцев рухнул последний оплот финансовой системы, к которому они еще питали доверие. По всей стране тысячи и тысячи людей ринулись в банки, чтобы забрать свои сбережения.