Живу тобой

А я вдруг четко осознала, что нельзя Сэму брать такой грех на душу. Нельзя. Но и не остановится он просто так.

Нужно действовать.

А потому я сорвалась с места. Бесстрашно потянулась к высокой фигуре в черном. Коснулась напряженной спины, устроив свою ладонь между лопаток мужчины.

— Самуил! — позвала я, а голос дрожал.

Это ведь было сумасшествием чистой воды. Нельзя вставать между хищником и его жертвой. Нельзя. А я встала.

Сэм замер, занеся руку для очередного удара. И повернул голову ко мне. В его взгляде бушевал гнев, ярость, жажда крови…. И чувство вины.

— Пусть его забирают, — попросила я.

Самуил выдохнул, но его дыхание все еще было рваным, судорожным. Мужчина не мог никак взять себя в руки. А ведь Молотов славился своей выдержкой. Стальной и непоколебимой.

— Урод! Мразь! Тварь! Ты ответишь за все! Ты…. Да я тебя… — верещала мать Дениса, но ее не пускали к сыну.

— Слышь, Зиночка! — отчетливо произнесла моя мама. — Рот закрой, или я сама его закрою!

И люди вдруг засуетились вокруг. Все вновь пришло в движение. Яркие вспышки камер, сотня вопросов, удивление в голосах свидетелей — все это отошло на второй план.

Я смотрела на Сэма.

А он — на меня.

— Прости… Прости меня, Тиша, — глухо прошептал Молотов, шумно выдохнул, его плечи опали, точно придавлены тяжеленым грузом, а глаза все так же настороженно смотрели на меня. — Виноват. Искуплю.

А в голосе, хриплом и надломленном, столько тоски и вины, что мне самой стало еще больнее. Словно сердце треснуло напополам. Не за себя было больно, а за то, сколько выдержал мой любимый мужчина в тот момент, когда весь мир был против него.

Затрясла головой. А слезы никак не хотели останавливаться. Пришлось закрыть лицо ладонями.

И вдруг горячие, обжигающие нежностью и силой ладони легли на мои плечи. А я все трясла головой, будто пыталась сбросить странный дурман, захвативший меня в свой плен.

— Прости! — вновь прошептал Самуил, но эта фраза скорее звучала приказом.

— В той записке. Ты написал правду? — сипло проговорила я, голос дрожал, срывался, но мне нужна была правда. За нее я всеми силами цеплялась. Только она не позволяла истерике завладеть моим разумом.

— Тебе я никогда не врал, — глухо произнес Самуил.

А я запрокинула голову и взглянула в глаза мужчине. Кривовато улыбнулась. Понимала, что сейчас мое лицо похоже на разноцветную палитру безумного художника. Должно быть, макияж размазался, а тушь потекла вместе со слезами. Но сейчас мой внешний вид волновал меня меньше всего.

— Выходит, и тогда, в камере, ты не врал? Говорил, что трахаюсь я неплохо. На "троечку", да? Опыта не хватает, так? — горько усмехнулась я.

— Тогда было другое, Тиша, — проговорил Сэм таким голосом, будто каждое слово давалось ему с трудом. — Тогда запись шла. Дэн все слышал.

— Да плевать, Молотов! — закричала я и, сжав руку в кулак, ударила мужчину в грудь. — Я тебе призналась, что люблю! А ты?!

— И я люблю, Тиша, — упрямо проговорил Молотов. — Только тебя и люблю.

— Да пошел ты в задницу к дьяволу, Самуил Георгиевич! — разрыдалась я. Хотелось закрыть уши, чтобы не слышать ни его слов, ни его дыхания.

Но ведь мое сердце давно предало меня. Сменило хозяина. Слушалось совершенно другого человека.

— Я был там, Тиша, — невесело усмехнулся Сэм, а его руки уже сжались на моих плечах, спине, затылке. — Там хреново. Там нет тебя.

И я разрыдалась. Меня раздражало все, камеры вокруг. Незнакомые люди. Суета. Даже платье, в котором я была.

Ужасное платье. Хорошо, что свадьбы у меня не будет. Потому что, начиная с сегодня, у меня вдруг появилась сильнейшая аллергия на белый цвет и фату.

32

— Забирай ее, — сквозь собственные рыдания, громкие причитания Эмилии, несмолкающий гул голосов приглашенных я разобрала слова Молотова.

Хотелось закрыть глаза и ничего не видеть. Я была бы рада упасть в обморок, но, к сожалению, мозг работал исправно. Только чувствовала я себя словно поломанная игрушка. Казалось, будто злой мальчишка умышленно разобрал ненужную вещицу на детали. И не собирался возвращать все части механизма на свои места.

Вот и я была такой же, как та игрушка. Безвольно следовала за Никитой, а друг уводил меня из ненавистного особняка. Напоследок я все уже умудрилась взглянуть Сэму в глаза.

Он молчал, сосредоточенно слушал седовласого старика, кивал, жал ему руку, а вот смотрел исключительно на меня.

Отвернулась.

Мама шла рядом, обняла меня за плечи.

— Ну, вот все и закончилось, солнышко, — говорила мама. — Пусть мальчики сами разбираются. А мы потом обо всем узнаем. Лучше поедем домой, выпьем чаю, или напитков покрепче.

Уже оказавшись в машине, я, подалась вперед, спрятала лицо в ладони. вздохнула. Судорожно выдохнула.

— Нельзя мне крепкие напитки, мам, — не отнимая рук, прошептала я. — Нельзя.

— И ты молчала?! — возмутилась мама и тут же принялась меня обнимать, тискать и всячески проявлять свою радость.

А я чувствовала себя…. Непонятно пока. О беременности я узнала три недели назад. Решила никому не говорить. Даже к врачу не ходила. Тихонько сделала тест и порыдала, закрывшись в ванной.