Живун

Топись, топись, печка,
Дым вали колечком
Над избой Акима,
Над амбаром Клима,
Под клюкою бабушки,
Под ухватом матушки…

Дети обступили бабушку Анн. Бабушка в такт песне покачивала Ильку на коленях, а сама не сводила глаз с веселого жаркого огня.

Илька не забыл: Аким и Клим были соседями дядюшек. Аким жил ближе к Оби, а Клим — к Югану. Мальчик представил себе, как дым, вывалившись колечком из трубы дядиной избы, поплывет сперва к дому Акима, затем повернет обратно, наискосок, к амбару Клима и наконец возвратится сюда, в кухню дядюшек, под клюку и ухват. Забавно!

— Бабуся, откуль у тебя такие песни? — спросил он.

— Плохая, что ль? Иль пондравилась? — улыбнулась бабушка.

— Хорошая. Даже смешная, — заулыбался Илька. — А я песен не умею придумывать.

Бабушка погладила его.

— Не горюй, детка. В твоем роду по бабушке-дедушке и певуны и плясуны бывали. Даже иконы малевал один. Тоже был калека. Аристархом звали. Авось бог пожалеет и тебя, коньэра, одарит умением к чему-нибудь.

Ильке не понравилось, что бабушка без конца повторяет «калека», «коньэр», и, чтобы отвлечь ее, попросил спеть другую песню.

— Про Боба хотите послушать? — живо откликнулась бабушка.

— Хоти-им! — в один голос согласились внучата и прижались к ней плотнее.

Бабушка почмокала губами и весело запела:

Боба, Боба, бороду
Отрастил ты смолоду!
Поменяй-ка на косу,
Я те травки накошу.
Зелень-травки накошу,
Коровенку накормлю.
Коровенку накормлю,
Молочка я надою.
Молочка-то надою,
Ребятишек напою.
Ребятишек напою,
Щепок с ними соберу.
Щепок с ними соберу,
Жарко печку натоплю.
Жарко печку натоплю,
Мягких шанег напеку.
Мягких шанег напеку,
Да в чулан я положу.
Я в чулан-то положу,
Понакрою-позапру.
Понакрою-позапру,
Ступкой крепко сколочу.
Белый пес не отопрет,
Черный пес не отберет.

Детишки эту песню слыхали много раз и знали хорошо, но бабушка пела так весело и задушевно, что им хотелось слушать и повторять за ней песню еще и еще.

Бабушка Анн была очень любопытной. Без очков она видела плохо и, заметив кого-нибудь за окном, торопливо окликала внучат:

— Февра, Марэ, гляньте, кто это там идет? — Узнав кто, принималась судить и рядить, куда и зачем человек идет.

А то внучата сами часто окликали ее. Вот и сейчас, увидев в окно необычную для зимы картину, они закричали:

— Бабушка, бабушка, скорей! Корова чья-то бредет по улице!

Бабушка, смешно переваливаясь с боку на бок, подошла к заиндевелому окну.

— Какая она, корова-то? Черная аль красная? Я что-то не пойму…

— Пестрая и с рогами. Худющая!

— Ну-у, дак эт-та Клима скотина. Чья ж боле, — вмиг заключила она. — Кто же праведный в этакую стужу скотину-то выпустит? Сена ему своего жаль тратить, вот и выгоняет корову с ползимы на снежную поскотину. А может, скотина-то, бедная, сама с голоду из стойла убежала. Ей, поди, на чужих навозных кучах сладостней, чем у скаредного хозяина…

Петрук бесцеремонно заметил, как взрослый:

— И все-то наша баба Анн знает! И до всего-то ей дело. Ужас любопытная!

Бабушка не обиделась.

— Только и полюбопытствовать да побегать, пока жива, — миролюбиво отозвалась она. — Молодость прошла — не попрощалась, старость пришла — не поздоровалась. А я еще и поплясать не прочь. Только времечко-то ноне невеселое. И корова Климова бродит не с радости… Охо-хо! — Однако тут же бабушка Анн пустилась в пляс под негромкий свой напев:

Эх вы, ножки-ноженьки!
Были вы хорошеньки!
На вечерках я всегда
Танцевала, молода…

Она притопывала мягкими меховыми туфлями, и рыхлое тело ее колыхалось в такт.

Ребята каждый день видели бабушку веселой, приплясывающей и не так восторгались, как Илька. Он обхватил ее за колени, прижался к ней. Ну что за чудо, бабушка! Говорили, будто Илька очень похож на отца, а еще больше — на бабушку. Ему это нравилось. Одно не мог Илька понять, как он, мальчик, может походить на старуху.

Когда они жили в Мужах, в комнате висело большое зеркало с рыжими, словно заплаты, пятнами, веснушчатое от мушиных и тараканьих следов. Перед зеркалом наряжались все женщины, собираясь в церковь.

Однажды, играя на полу, Илька увидел в зеркале мальчугана. Он также сидел на оленьей шкуре, и у него была такая же искалеченная рука. Он смотрел строго и с любопытством. Илька догадался, что это его отражение. Внимательно вглядевшись в свое лицо, мальчик перевел взгляд на бабушку. Та взяла чулок, качая ногой зыбку, подвешенную на конце толстой гибкой палки.