Живун

Они возвращались с рыбалки, неторопливо гребли, переговариваясь вполголоса. Эль опять завел свое и даже ушам не поверил: Гриш согласился.

— Будь по-вашему! Съездим за солью.

Эль завопил от радости.

— Однако ездить не надо. Моя поедет, Макар-ики поедет, рыбу Ма-Муувему отвозить, спрашивать будем, — вызвался Ермилка.

— Завтра! — Элю не терпелось.

— Завтра — нет. Завтра рыбы мало.

— Чего — мало, калданка, поди, наберется.

— Калданка — мало.

— А тебе что останется?

— Сперва долг плати. Потом себе бери.

— Так ты много должен?

Напоминание о долгах заметно опечалило Ермилку:

— Не знаю. Однако много…

— Как не знаешь?

— Ма-Муувем муку давал, чай давал, винка… Платить надо. Без Ма-Муувема как жить? Совсем худо будет.

— Так ты давай к нам в парму навсегда, насовсем! — позвал его Гриш.

Ермилка головой покачал:

— Нельзя своего рода бросать.

— Худо твое дело, — посочувствовал Эль.

— Худо, худо, — закивал Ермилка.

Гриша охватило возмущение, зря дал согласие на поездку к Ма-Муувему! Рядом греб Мишка. Гриш процедил ему:

— А мы еще на поклон потянулись к обдирале-живодеру!

— На нас не разживется, знаем, где власть! — в полный голос отозвался Мишка и самонадеянно шевельнул усиками.

Густые, темные брови Ермилки нахмурились, он забормотал недовольно:

— Зачем лась? Лась мука, винка не давал. Ма-Муувем давал. Пошто болтать? Ма-Муувем услышит — мне худо будет. Больше винка не даст, муки, чай-табак не даст. Как жить буду?

«Еще передумает ехать!» — Эль поспешил вмешаться.

— И впрямь — чего болтать? Не бойся, — потрепал он Ермилку по плечу, — не скажем власти. Это так, зря брехали, на ветер. Пускай выручает нас Ма-Муувем. Заплатим и спасибо скажем.

Ермилка немного успокоился, даже криво улыбнулся.

— Ладно. Маленько поговорю с хозяином. Может, выручит, может, нет.

2

Летний стан рода Ма-Муувема расположился на берегу Большой Оби, выше Вотся-Горта.

На зеленой лужайке в беспорядке стояли островерхие чумы, в эту летнюю пору покрытые берестой. Возле каждого жилья дымились костры, бродили лениво собаки, на вешалах сушились растянутые сети, висела связками рыба, вялилась.

Чум старшины Ма-Муувема выделялся и размерами, и тем, что рядом с ним, под навесом, выстроились ряды бочек и ящиков — богатые запасы рыбы. Такие же бочки и ящики теснились и в большом каюке, принадлежавшем старшине. Вдоль берега стояло множество других лодок — больших и малых.

Ма-Муувем, коренастый, с висячими темными усиками, черноволосый, остриженный под кружок, на вид еще не старый. Двигался он медленно, должно быть, старался придать себе больше важности и мудрости. Ведь недаром его зовут Ма-Муувем — Моя Земля. Даже мало нуждающиеся сородичи признавали Ма-Муувема своим главой, ответственным за всех перед властью, — старой ли, новой ли. Ему сдавали прежде ясак, и он вносил его за весь род в казну. Он был и судьей, разбирал споры между сородичами, определял меру наказания, вплоть до предания виновного властям.

А бедные сородичи — ими же были без малого все — полностью зависели от Ма-Муувема. Его неводом на его лодках они промышляли на полупаях, ему сдавали свои уловы за продукты и товары, а чаще всего в уплату прежних долгов, которые никогда не кончались.

Семья Ма-Муувема была небольшая: две жены — пожилая Пекла и молодая Туня, обе бездетные, и хромой племянник-сирота — девятнадцатилетний Пронька.

Мужиков на стане Ермилка не встретил — неводили. Бабы и ребятишки разделывали и засаливали рыбу. Тем же занимался возле чума и Ма-Муувем.

Старшина даже не поинтересовался, много ли Ермилка привез рыбы, не спросил, хорошо ли ловится в Хашгорт-Егане. Бросил взгляд на Ермилкиного отца, выразил неудовольствие.

— Оба мужика кинули рыбалку! В разгар лета! С бабой мог приехать.

— Баба с грудником, — виновато пояснил Ермилка и, желая его поскорее задобрить, сообщил:

— Зыряне соль всю высолили.

— Гм! Худо дело без соли.

— Худо. Совсем худо, — подал голос Макар-ики и поскреб под косичками. — Хлеба нет. Ничего нет. Одна рыба.

— Кругом нынче беда. — Ма-Муувем перестал разделывать муксунов, поспешил к лодке Ермилки — принять рыбу, словно вдруг испугался, что добыча уплывет обратно в реку.

Он окинул оценивающим взглядом бочку и два больших корыта с рыбой, слегка поворошил ее сверху, велел перегружать в свой каюк. Пробурчал:

— Маловато. А долгов у вас ой-ой.

Замечание Ма-Муувема еще больше пригнуло и без того робевшего, ссутулившегося Макар-ики.

— Сколько наловили — все привезли, — боязливо, шепотом сказал старик.

Ермилка промолчал. Натужившись, боясь вывалить рыбу в воду, он двигал двадцативедерную бочку. Макар-ики кинулся помогать сыну. Вдвоем они переставили ее с борта на борт.

Управившись и переведя дух, Ермилка заговорил со старшиной.

— Шибко худой невод у зырян. Маленечко половят, опять долго чинить надо. Однако маленько добыли… Рыба там есть. Соли нет. Винки тоже нет. Гажа-Эль ой мучается. Он без винки как рыба без воды.

— Ай, пьяница! — засмеялся Ма-Муувем. — Пускай воду пьет! Рыба в воде не дохнет. А то подохнет Гажа-Элька. Шибко худая пора.