Живущая

— Да, да, конечно, это я просто читала. Если возможности позволяют, вы всё же спросите.

Я ушла, но потом узнала, что девушке влили кровь, которую они приобрели.

XIII

Когда я писала, что почувствовала себя особенной, я не кривила душой, и уж тем более не возгордилась. Просто я стала совершенно другим человеком, нежели была до болезни. Преподобный Серафим Вырицкий сказал: «Болезнь — это школа смирения, где воистину познаёшь немощь свою». Жадная к красивым вещам, комфортной жизни, неудовлетворённая и плачущаяся о несовершенствах личной судьбы, теперь я видела всё иначе. Мир изнутри был другой. Он был таким глубоким и ускользающим, что приходилось день проживать за год. Самым интересным было то, что я полностью могла обходиться без общения. Мой телевизор молчал уже который месяц, телефон звонил только по необходимости, — все силы были брошены на вымаливание прощения у Бога и исцеление. Я сразу не восприняла фразу «надо бороться». Никакой борьбы, никакой войны — даже с болезнью. Всё через любовь, через молитву, через изменения самой себя. Даже сейчас, когда я психологически почувствовала себя более окрепшей и позволила себе некие жизненные радости, я не знала, смогу ли когда-нибудь расслабиться. Мысль о том, что моя болезнь может вернуться, что в любой момент может переродиться клетка и по лимфатическим путям проникнуть в другие органы, что где-то чего-то не заметили, не удалили — не оставляла меня ни на один день. «Настанет ли такой день в моей жизни, когда я полностью смогу расслабиться?» — думала я, не надеясь на скорый результат. Наши мысли — наши друзья, но они и наши враги. Они могут убивать медленно, истрёпывая напрочь нервную систему. Но моя вера, моя любовь к Богу была такой величины, такой силы, что я в любое время дня и ночи шептала слова благодарности и, конечно же, просьбы: «Иисусе Христе, исцели меня так, как я уверовала в тебя!»

Возможно, кому-то мои мысли покажутся скучными, не несущими особых действий, не представляющими ярких событий. Но я уверена, каждый, кто идёт по пути исцеления, понимает каждое моё слово, и своё состояние сравнивает с моим тогдашним, находя много общего.

Как-то в отделении у кабинета врача я познакомилась с одной москвичкой, которую дочь по знакомству отправила лечиться к нашему знаменитому профессору. Её поселили в отдельную одноместную палату с удобствами. Она ни с кем не общалась, была сама по себе. И тут она призналась, что давно наблюдает за мной и уверена, что я обязательно выздоровею.

— У вас на лице написано: «планирую жить», — обрадовала она меня, и я ещё раз нашла подтверждение тому, что моё внутреннее состояние отображается внешне.

Её персона тоже не обошла стороной моё внимание и я, встречая её в отделении, ни минуты не сомневалась, что эта женщина выкарабкается, и уже здоровой отправится в свою Москву. Тем не менее, она спросила:

— Что вы делаете, почему вам удаётся сохранять спокойствие? Глядя на вас, кажется, что ваш диагноз — максимум грипп.

Спокойствие. Ох, спокойствие мне только снится. И тут я рассмеялась:

— А вы никогда не видели, как я на перевязки хожу?

Настала очередь смеяться моей новой знакомой:

— Да где там, не только вижу, но и слышу.

Да уж, перевязки это что-то особенное. Имея низкий болевой порог, я с детства боюсь боли. Обычно меня пропускают без очереди, чтобы не нагнетала тоску на ожидающих. Я начинаю причитать за несколько минут до самих манипуляций. Например, последний раз меня держали несколько врачей. Нет-нет, вы правильно поняли, не медсестёр или санитарок, а именно врачей. Они специально приходят посмотреть на концерт. От природы не имея ни слуха, ни голоса — я пою. Правда, это больше похоже на мяуканье, но, видимо, врачам это нравится. Один держит мне голову, второй ноги, а третий стоит и только улыбается. После перевязки они расходятся. И профессор уже спокойно принимает следующих пациентов. Самое интересное, я не боюсь быть смешной. С некоторого времени я живу так, как мне комфортно.

— А вы молитесь? — почему-то шёпотом спросила меня москвичка.

— Молюсь? Это как бы отдалённо, не совсем то, что я делаю.

— Так вы не молитесь? — повышая голос, удивилась она, — знаете, здесь все молятся. И я молюсь, только, чтобы никто не видел, — хорошо, что в палате одна.

— Я не просто молюсь, я живу в молитве.

— Как это? Извините, я не поняла…

— Это больше, чем просто молитва. Я чувствую присутствие Бога во мне — всегда. Иногда забываю, но потом, когда вспоминаю, что я теперь не одна, я ощущаю такую силу, которую может дать только Бог.

— Думаю, я поняла. Но, всё-таки извините, меня интересует сам процесс молитвы. Как вы молитесь? Ну, когда непосредственно обращаетесь к Нему, — на коленях или стоя, про себя или шёпотом? Я не знаю, как правильно.