Живущие рядом (сборник)

Я вытряхнула хомяка из банки. Он сразу же встал на задние лапы и пошел вдоль стенки, скребя коготками по стеклу. Сначала он наступил задней лапкой в миску с водой и пролил ее на газету, потом рассыпал миску с кормом.

— Продавщица предупреждала, — вздохнула мама.

— Убери его и накрой чем-нибудь, — сказала бабушка. — Зверь с воли, привыкнуть должен. Он же, небось, раньше в степи жил. А в степи — простор… Трава как море и небо без конца, без краю… Помнишь, Петр?

— Помню, — откликнулся дедушка. В молодости он был геологом и ездил с экспедициями по всему Советскому Союзу. Бабушка ездила вместе с ним.

Мне стало жалко хомяка, тоскующего по родным просторам.

— А нельзя его туда… обратно в степь? — спросила я.

— Ага, сейчас, — сказала мама. — Не нужен тебе, так и скажи. Подарим кому-нибудь, хоть вот Валиным ребятишкам.

— Обойдутся! — сказала я, накрыла аквариум оставшейся «Правдой» и убрала его под плиту.

К утру хомяк изгрыз обе «Правды» почти в труху, съел все, кроме гречки, и построил себе в одном из углов аккуратное гнездо. В противоположном углу аквариума он устроил себе туалет.

— Ага! — одобрила бабушка. — Где спит, там не гадит. Это правильно. А как его звать-то будем?

— Митя, — сказала я. Имя как-то само собой придумалось.

— Ну, Митя так Митя, — согласилась бабушка.

Приручился Митя довольно быстро. Бабушка, которая лучше всех нас разбиралась в мышах, присмотрелась к нему и сказала, что Митя — еще совсем молодой хомяк, хотя и взрослый. По ее словам, у старых грызунов шерсть выцветает, лапы шелушатся и глаза закрываются с углов пленкой. У Мити ничего этого не наблюдалось. Шерсть у него была ярко-рыжая, глаза — черные, блестящие и любопытные, а лапки — нежно-розовые. В каждом коготке просвечивала крохотная алая ниточка — кровеносный сосудик. Розовый Митин нос постоянно двигался. Вместе с ним двигались и белые усы. Передние лапки действовали почти как руки — сидя на толстом задике, Митя мог брать в них любые предметы, поворачивать их, подносить ко рту.

Где-то через пару недель Митя перестал бросаться на руку, которую опускали в аквариум, а через месяц уже брал с руки корм.

— Скучно ему в аквариуме-то, — сказала как-то мама. — Выпусти его погулять.

— Куда? — спросила я.

— Да хоть вот на стол.

Я сбегала в кухню, где стоял Митин аквариум, взяла хомячка двумя пальцами под мышки, принесла в комнату и посадила на мамин письменный стол. Митя присел, прикрыл глаза и начал быстро-быстро шевелить усами.

— Боится, — сказала мама. — Положи на стол чего-нибудь, чтоб он спрятаться мог.

Я положила на стол мамину коробочку из-под духов. Митя понюхал в ее сторону и отошел подальше.

— Кажется, ему духи не нравятся, — предположила я.

— По-видимому, да, — согласилась мама. — Может быть, ему понравится коробка из-под геркулеса. Если бы я была хомяком или, допустим, лошадью, то мне, наверное, нравилось бы, как она пахнет. Овес все-таки…

Я уже хотела идти в кухню за коробкой, но в это время раздался такой звук, как будто бы на пол уронили кусочек сырого теста.

— Разбился! — ахнула я.

— Не похоже, — сказала мама, лежа на диване и наблюдая, как рыжий комок, виляя толстым задом, пропихивается в щель между подшивками «Науки и жизни», сложенными под письменным столом.

Часа три после этого я ловила Митю. Мама руководила мной с дивана. Я переложила множество книг и журналов, уронила себе на голову «Сагу о Форсайтах» и три тома Тургенева, нашла свой белый носок, который потеряла еще в прошлом году, погремушку, мамину пудреницу со сломанной крышкой и дедушкин портсигар. Митю я тоже иногда видела. Он смотрел на меня с удивлением, а когда я протягивала к нему руку, неторопливо уходил в следующую щель. Утешало то, что он выглядел совершенно здоровым. По-видимому, падение со стола ему не повредило. Потом в комнату заглянула бабушка и позвала меня ужинать.

— Прибраться решили? — спросила она, увидев разложенные по всей комнате стопки книг, журналов и кучки вещей. — Давно пора. А то совсем скоро в грязи зарастем.

Как раз в этот момент из-под дивана вышел Митя. Он сел на задние лапки и осмотрелся. Возможно, он услышал бабушкин голос. Днем, когда я была в детском саду, а мама — на работе, бабушка подкармливала Митю и разговаривала с ним.

— А это еще что за безобразие?! — воскликнула бабушка. — Немедленно убрать! — не слишком нам доверяя, бабушка нагнулась, схватившись при этом за поясницу, с брезгливой гримасой на лице взяла Митю двумя пальцами и понесла его в кухню, крикнув мне на прощание. — Руки помой! С мылом и горячей водой!

Мы с мамой переглянулись, но ничего друг другу не сказали. Что тут скажешь!

После этого случая мы стали выпускать Митю гулять по комнате. Гулял Митя хорошо, и всегда откликался, если ничем не был занят. Постучишь согнутым пальцем по углу дивана, позовешь: «Митя, Митя, Митя!» — и через минуту откуда-нибудь высовывается рыжая щекастая мордочка с короткими медвежьими ушками. Как будто спрашивает: «Чего звали?»