Живущие в ночи. Чрезвычайное положение

— Цветной барьер существовал всегда, но в те времена белые стыдились этого и чувствовали себя виноватыми; поэтому им приходилось как-то объяснять я оправдывать существующее положение. А поскольку само правительство тоже чувствовало себя виноватым, оно делало вид, что не замечает тех белых, которые нарушали закон и братались с нами. Более того, в те времена можно было выступить против цветного барьера, как это сделал, например, Ян Хофмейр, и все же остаться министром в правительстве. Беда, Дики, в том, что мы дали укорениться цветному барьеру и привыкли к нему. А стоит людям к чему-нибудь привыкнуть, как им уже трудно разобраться, правильно это или неправильно. Избавиться от укоренившейся привычки труднее всего на свете.

— Вы устали, Сэмми, — пробормотал Дики Наяккар, догадавшись, что Найду овладело уныние.

— Да, — отозвался Найду. — Идем, выпусти меня. И помни, что я тебе сказал.

Он тяжело поднялся со стула, потом вытянулся, почти по-военному, и решительно направился к выходу. Прежде чем открыть наружную дверь, он окинул взором лестницу и верхнюю часть дома. Дом был погружен в темноту и молчание. Дики Наяккар подавил в себе соблазн еще раз попросить у Найду разрешения лечь возле комнаты Ди. Найду открыл калитку и так быстро захлопнул ее за собой, что Наяккар не успел даже пожелать ему спокойной ночи.

Выйдя на улицу, Найду подождал, пока Наяккар щелкнет ключом и задвинет два засова, и тогда торопливо зашагал но опустевшим улицам индийского квартала, примыкавшего к районам, где жили белые. Он заставил себя не думать о Ди и черном человеке по имени Нкоси. И принялся размышлять о природе предрассудков и о том, как порой бывает трудно их преодолеть. Надрывный вой собаки на одном из перекрестков заставил его остановиться. Он постоял минуту, затем наклонил голову и двинулся дальше. От усталости он не мог больше ни о чем думать, только ни на минуту не забывал о полицейских патрулях.

Глава третья

Доктор Нанкху вернулся из Йоханнесбурга перед рассветом, в тот час, когда у экватора, даже на уровне моря, в воздухе ощущается прохлада. Он гнал машину всю ночь, и теперь только свежий ветерок да необходимость быть все время начеку не давали ему заснуть.

Подъезжая к районам, где живут белые, он сбавил скорость до установленного предела. Чистые, широкие, ярко освещенные улицы были пусты. Но Нанкху был внимателен и вел машину осторожно, будто ехал по сложному лабиринту улиц, забитых машинами. И только когда чистые просторные улицы с особняками в глубине огромных, хорошо ухоженных садов остались позади и он выехал на ничейную землю — убогую полоску земли, зажатую между двумя районами, которые официально именовались Европейским кварталом и Индийским кварталом, где обитала небольшая горстка цветных, он снова набрал скорость. Когда-то большая часть этой земли, включая многие районы города, принадлежала индийцам. Затем в результате законов, принятых центральным и провинциальными правительствами, а также местными властями, индийцы лишились этих земель. Его собственная семья потеряла около тысячи акров, частично в этом, но преимущественно в прибрежном районе, там, где сейчас устроили модный курорт.

— Но это не главное, что нас волнует, — пробормотал он вслух, как бы беседуя с ветром.

Однообразные окраины Индийского квартала выглядели невзрачно. Заасфальтирована была лишь главная улица; остальные в сухое время года превращались в пыльную пустыню, а во время дождей — в грязные болота. Такими же однообразными, невзрачными и запущенными были здесь дома. Даже у людей среднего достатка. Разумеется, только снаружи. Те, кто поумней, нарочно не ремонтировали фасады своих домов, чтобы на них не позарились белые. Ведь им ничего на стоило объявить этот район европейским, и тогда бы началось изгнание индийцев. Таким образом, фальшивый фасад был лишь частным проявлением изощренного обмана, царившего в доме кривых зеркал и постепенно становившегося основой всего общества. Человек перестал быть просто человеком; ветер считался благоприятным или неблагоприятным в зависимости от того, с какой стороны и на кого он дул. Чистота воды не определялась больше степенью ее фильтрации, река могла считаться грязной только потому, что из нее брали воду кафры либо кули, жившие пятью, а то и десятью милями выше по течению. По той же причине она считалась бы грязной, если бы даже ушла под землю и вышла оттуда очищенной. Вот и здесь тоже, чтобы пользоваться благами жизни, надо было прибегать к обману.

Подобные размышления неизменно приводили к тому, что доктор готов был оправдать существовавшую веками человеческую глупость, как нечто закономерное. Однако он вовремя спохватывался и прерывал ход собственных мыслей. Но когда-нибудь в момент слабости он доведет свои размышления до конца. И это грозит ему гибелью. В тот самый момент, когда начинаешь понимать, что в аналогичных условиях индийцы или черные вели бы себя точно так же, как белое меньшинство…