Живущий в ночи

И все же я, как ни силился, не мог понять, почему она наделила ангела моими чертами. Если я и заслуживал чести присутствовать в этом скульптурном ансамбле, то только в качестве одного из ослов. Мнение Анджелы обо мне было явно завышено.

Помимо воли образ Анджелы навязчиво возник перед моим внутренним взором. Той Анджелы, какой я видел ее в последний раз – на кафельном полу ванной комнаты, с мертвым взглядом, устремленным дальше созвездия Андромеды, разорванным горлом и головой, откинутой на край унитаза.

Неожиданно для самого себя я понял, что упустил какую-то очень важную деталь, когда смотрел на ее несчастное изувеченное тело. Испытывая отвращение при виде крови, скованный горем, я пребывал в состоянии шока и, перепугавшись до смерти, был не в силах долго смотреть на нее. Точно так же на протяжении многих лет я избегал смотреть на ярко освещенную рождественскую композицию, предпочитая отворачиваться в сторону от залитых светом фигур перед фасадом церкви.

Я почувствовал, что ключ к разгадке – почти у меня в руках, но пока не мог определить, в чем он заключается. Подсознание откровенно глумилось надо мной.

Добравшись до верха, отец Том стал всхлипывать, а затем опустился на верхнюю ступеньку лестницы и зарыдал.

Я безуспешно пытался восстановить в памяти лицо мертвой Анджелы. Ну, ничего, позже еще будет время мысленно вернуться в тот театр ужасов и, набравшись мужества, переступить через себя и вспомнить все до единой детали.

От ангела – к волхву, от волхва – к Иосифу, от Иосифа – к ослу, от осла – к Святой Деве, от нее – к овце, затем – ко второй… Я бесшумно крался от одной фигуры к другой, затем прошмыгнул мимо ящиков с церковной писаниной, документами, коробок с припасами и оказался в более короткой и пустой секции подвала, а затем двинулся к двери в котельную.

Рыдания священника, отражаясь от бетонных сводов, становились все тише и напоминали стенания некоего потустороннего существа, еле слышно доносящиеся из-за холодной стены между двумя мирами.

Я вспомнил мучительные страдания отца в ту ночь, когда мы сидели в покойницкой больницы Милосердия. В ту ночь, когда умерла мама.

Сам не знаю почему, но я всегда пытаюсь удержать свое горе в себе, и, если чувствую, что внутри меня начинает подниматься безысходный вопль отчаяния, я вцепляюсь в него зубами и грызу до тех пор, пока он не обессилеет и не умрет. Иногда во сне я сжимаю зубы с такой силой, что после пробуждения мои челюсти невыносимо болят. Наверное, таким образом я даже во сне пытаюсь удержать внутри себя то, что не выпускаю наружу во время бодрствования.

На протяжении всего пути к выходу из подвала мне постоянно казалось, что на меня вот-вот набросится могильщик – бледный, как воск, и с глазами, похожими на кровавые пузыри. Возможно, он кинется на меня с потолка, или вырастет из темноты под моими ногами, или, подобно злобному чертику из коробочки, выскочит из газовой печи котельной. Однако страхи мои оказались напрасны.

Когда я очутился снаружи, из-за надгробий, за которыми он, видимо, спрятался от Пинна, появился Орсон и подбежал ко мне. Судя по поведению собаки, могильщик уже ушел.

Пес смотрел на меня с неподдельным любопытством, а может, мне это только показалось, но я все же сообщил ему:

– Откровенно говоря, не понимаю, что произошло там, внизу. Что-то необъяснимое.

На морде Орсона отразилось недоверие. Эта мина удавалась ему лучше других: бесстрастная лохматая физиономия, немигающий взгляд.

– Честно! – заверил я его и пошел к велосипеду. Орсон шлепал лапами сбоку от меня. Мраморный ангел по-прежнему бдительно охранял мое транспортное средство. Хорошо хоть этот не был похож на меня.

Капризный ветер снова улегся, и дубы стояли неподвижно.

Филигрань плывущих по небу облаков была серебряной в серебряном свете луны.

С церковного дымохода сорвалась стайка стрижей и, стремительно спикировав вниз, расселась по ветвям деревьев. Прилетела и парочка соловьев. Птицы как будто специально дожидались, пока с кладбища уйдет Пинн, словно одно его присутствие оскверняло это место.

Держа велосипед за руль, я катил его между рядами надгробий.

– «…И тьма, сгустившись вокруг них, могилой обратилась», – процитировал я. – Луиза Глюк. Великий поэт.

Орсон одобрительно фыркнул.

– Я не знаю, что происходит, но уверен в одном: прежде чем все это закончится, умрет еще очень много людей, и среди них, возможно, будут те, кого мы любим. А может быть, даже я. Или ты.

Орсон окинул меня взглядом, полным молчаливого негодования.

Я посмотрел на улицы моего родного города, начинавшиеся за пределами кладбища, и внезапно они показались мне гораздо более пугающими, нежели любой погост.

– Пора выпить пива. Поехали, – сказал я псу, взобравшись на велосипед. Орсон напоследок исполнил собачий танец на кладбищенской траве, и мы двинулись вперед, оставив царство мертвых позади. По крайней мере на время.

Часть третья Полночь

18