Живущий в ночи

Тем не менее романтизировать собственный образ мне пришлось недолго – лишь до того момента, когда я выехал на бульвар позади театра «Гранд», в половине квартала южнее Оушн-авеню. В свете покрытого застарелой грязью фонаря туманный воздух здесь тоже казался грязным и коричневым. Я спрыгнул с велосипеда, бросил его на асфальт и, перегнувшись через поручень набережной, изверг из желудка все, что там оставалось после нашей полуночной трапезы с Бобби Хэллоуэем.

Я убил человека.

Бесспорно, моя жертва заслуживала смерти. И раньше или позже, под тем или иным предлогом Льюис Стивенсон обязательно убил бы меня, несмотря на намерение его друзей-заговорщиков предоставить мне отсрочку. Кроме того, я действовал таким образом в порядке самообороны и для того, чтобы спасти жизнь Орсону.

И все же я убил человека, и никакие смягчающие обстоятельства не могли изменить этот факт. Меня до сих пор преследовал взгляд его пустых, черных и мертвых глаз, его рот, разинутый в беззвучном крике, его залитые кровью зубы. Память с готовностью подсовывает зрительные образы. Звуковые, вкусовые и осязательные ощущения вспоминаются не так легко, и уже совсем невозможно вызвать из памяти тот или иной запах. Однако чуть раньше я явственно почувствовал аромат материнского шампуня, а теперь меня преследовал запах горячей крови шерифа Стивенсона, да так навязчиво, что я продолжал висеть на парапете, как парус на рее яхты, не в силах распрямиться.

На самом деле я, видимо, был потрясен не только тем, что убил его, а еще из-за того, что с такой жестокостью и дьявольским спокойствием уничтожил его тело и прочие улики. Наверное, мне все же присущ некий криминальный талант. Я со страхом подумал, что за двадцать восемь лет, прожитых мной в темноте, какая-то ее часть проникла внутрь меня и теперь клубится в неведомом мне самому закутке моего сердца.

Очистившись, но не чувствуя себя лучше, я снова взгромоздился на велосипед, и мы с Орсоном «огородами» двинулись по направлению к «Кальдекотс шелл» – бензозаправочной станции на углу Сан-Рафаэль-авеню и Палм-стрит. Сейчас она была закрыта. На стене внутри ее тускло светились синим неоном электронные часы, а снаружи – автомат по продаже прохладительных напитков.

Я купил банку пепси, чтобы избавиться от мерзкого вкуса во рту, а затем открыл водопроводный кран на площадке заправочной станции и подождал, пока напьется Орсон.

– До чего же ты везучий пес, что обзавелся таким заботливым хозяином! – сказал я. – Никогда не забудет тебя напоить, накормить, вычесать. Всегда готов убить любого, кто хоть тронет тебя пальцем.

Пес повернул голову и посмотрел на меня смущенным – я разглядел это даже в темноте – взглядом.

А потом лизнул мою руку.

– Принимаю твою благодарность, – сказал я.

Он еще немного полакал воду, текущую из крана, а затем сделал шаг в сторону и отряхнул морду.

Закрутив кран, я спросил:

– Откуда мама взяла тебя на самом деле?

Пес снова посмотрел мне в глаза.

– Что за секрет она хранила?

Он не отвел глаза в сторону. Он знал ответы на эти вопросы. Он просто не хотел говорить.

27

Я думаю, что бог, возможно, действительно обитает где-то неподалеку от церкви Святой Бернадетты, играя на гитаре ветра в веселой компании джаз-банда из ангелов. Он может находиться здесь в некоем невидимом нам измерении, набрасывая на ватмане чертежи каких-нибудь новых миров, в которых не будет места таким вещам, как ненависть, безграмотность, рак и грибковые заболевания на ногах спортсменов. Он может парить высоко над дубовыми полированными скамьями для прихожан, словно в плавательном бассейне, вместо воды наполненном ароматами благовоний и бормотанием молящихся, погруженный в глубокие размышления, наталкиваясь время от времени на церковные колонны и ожидая людей, спешащих к нему со своими бедами.

Однако сейчас я почувствовал, что этой ночью бог решил держаться подальше от церкви и примыкавшего к ней дома приходского священника. У меня самого по коже побежали мурашки, когда я проехал мимо него на велосипеде. Двухэтажный каменный дом, напоминающий по форме здание самой церкви, был выстроен в осовремененном нормандском стиле и лишился многих чисто французских черт, чтобы больше подходить к мягкому климату Калифорнии. Широкие выступы пологой кровли, крытые темной черепицей, были толстыми, как покрытый толстой броней лоб дракона, чуть ниже пустыми глазницами чернели окна, а за ними и за маленькими декоративными окошками на каждой из дверных створок таились безжизненные неизведанные чертоги. Я никогда не воспринимал дом священника как некое запретное место, и сейчас он казался мне таковым лишь из-за загадочной сцены между отцом Томом и Джесси Пинном, свидетелем которой я стал в церковном подвале.