Живущий в ночи

Несколько секунд я вслушивался в кладбищенскую тишину. Соловьиные трели давно умолкли, и даже стрижи, похоже, отошли ко сну, устроившись на ночь под дымоходом. Вероятнее всего, не спали только могильные черви, но они трудились в торжественной и уважительной тишине.

Обращаясь к Орсону, я сказал:

– По-моему, мне не обойтись без духовного наставления. Давай-ка нанесем визит преподобному Тому.

Я пересек кладбище пешком, обошел церковь сзади и вытащил из кармана куртки «глок». Находясь в городе, где начальник полиции грезит о том, как он станет избивать и мучить маленьких девочек, и где работники похоронного бюро разгуливают с пистолетами под мышкой, я имел все основания предполагать, что священник тоже будет вооружен не одним только словом божьим.

Дом отца Элиота был темным с фасада, но, зайдя с заднего двора, я увидел два освещенных окна на втором этаже.

После сцены, которую я наблюдал в церковном подвале, спрятавшись за гипсовым ангелом, не приходилось удивляться тому, что настоятель Святой Бернадетты не в состоянии уснуть. Часы показывали три утра, после визита сюда Джесси Пинна прошло уже четыре часа, а священник все не выключал свет.

– Топай потише, – прошептал я Орсону.

Стараясь производить как можно меньше шума, мы взобрались по каменным ступенькам и прошли по деревянному полу заднего крыльца.

Я подергал дверь, но она оказалась закрыта, хотя служителю господа следовало скорее уповать на него, а не на дверные замки.

Я не собирался стучать или звонить у парадного входа. Имея за плечами убийство полицейского, было бы глупо бояться наказания за незаконное вторжение в чужое жилище. Мне только не хотелось разбивать окно, поскольку звон стекла наверняка насторожит священника.

На террасу крыльца выходили четыре окна с двойными рамами. Я подергал их одно за другим. Третье оказалось незапертым. Пистолет мне пришлось засунуть в карман куртки, поскольку деревянные рамы разбухли от сырости и с трудом поддавались моим усилиям.

Требовались обе руки, чтобы поднять вверх наружную раму и зафиксировать ее горизонтальной защелкой, а затем подсунуть пальцы под нижнюю планку внутренней рамы и произвести с ней такую же операцию.

Рама медленно поползла вверх, издавая такой зловещий скрип и скрежет, который сделал бы честь любому фильму ужасов Веса Крэйвена. Орсон скептически фыркнул, крайне невысоко оценивая мои навыки взломщика. Ну что тут поделаешь, кругом одни критики!

Я выждал несколько мгновений, желая убедиться, что поднятый мной шум не был никем услышан, а затем скользнул в открытое окно. Внутри было темно, как в ведьмином мешке.

– Давай сюда, парень, – прошептал я. Мне вовсе не хотелось оставлять Орсона снаружи одного, тем более что у него не было при себе пистолета.

Пес запрыгнул в окно. Бесшумно, как только мог, я опустил обе рамы и запер их. Вряд ли в этот момент за нами наблюдали члены обезьяньего отряда или еще кто-то, но я все же хотел быть уверенным в том, что никто с улицы не последует за нами в дом священника.

Включив фонарик-ручку, я поводил лучом вокруг себя и понял, что нахожусь в столовой. Здесь имелись две двери: одна – справа от меня, другая – прямо напротив окон.

Выключив фонарик и достав из кармана «глок», я открыл ближайшую ко мне дверь – ту, что вела на кухню. На двух плитах и микроволновой печи светились цифры электронных часов. Мне вполне хватило их тусклого света для того, чтобы дойти до вращающейся двери в холл и при этом не врезаться головой в холодильник и стол для готовки.

Коридор, в который выходили двери комнат, вел в прихожую, освещенную одной маленькой свечкой. На трехногом полукруглом столике у стены стояла фарфоровая статуэтка Девы Марии, а рядом в красной стеклянной плошке мерцал фитилек церковной свечки.

Она уже догорала.

В неверном колеблющемся свете лицо Марии казалось скорее не скорбным, а злорадным. Казалось, она знает, что обитатель этого дома является в последнее время не столько воином веры, сколько пленником страха.

Бок о бок с Орсоном мы преодолели два пролета ступеней, шедших на второй этаж. Взломщик-инвалид и его четвероногий сообщник.

Коридор второго этажа был изогнут в форме кочерги, и выход с лестницы располагался прямо на изломе.

Коридор, шедший влево, был темным, заглянув во второй, я увидел открытый чердачный люк и приставленную к нему лесенку. В одном из дальних углов чердака, по-видимому, горела лампа, но рассеянный свет едва выбивался из проема в потолке.

Справа от меня находилась ярко освещенная комната, дверь в которую была широко открыта. Крадучись, я сделал несколько шагов по коридору, приблизился к порогу и, осторожно заглянув внутрь, увидел аскетически обставленную спальню отца Тома с распятием над простой сосновой кроватью. Священника здесь не было. Судя по всему, он находился на чердаке.

Покрывало с постели было снято, одеяло откинуто аккуратным треугольником, но на кровать еще никто не ложился.