Живущий

— Молчать! — каркнул Второй. — Все должно быть правдоподобно. Когда речь идет о староживущем, зритель должен увидеть старость. Настоящую, вонючую, страшную, гнойную старость, — Второй мокро закашлялся. — Такую старость, при виде которой любому дебилу ясно, что она отравляет тело Живущего!

Члены Совета стыдливо опустили глаза в своих первослойных окошках. Морщинистое и бурое, покрытое испариной лицо Второго как нельзя лучше подходило под эти требования.

— На мой вкус, несколько радикально, — высказался Шестой. — Зачем вызывать у зрителя отрицательные эмоции? Зритель не должен испытывать отвращение при виде рекламы.

— Не при виде рекламы, а при виде преступника, — огрызнулся Второй. — У нас, между прочим, чрезвычайное положение, если кто вдруг забыл. Игры кончились, — Второй сверкнул глазами из-под набрякших век. — Так я считаю. Нужно делать документалку. Реальные нарушители. Реальные фрагменты допросов. Реальные казни. Позорные Паузы с трансляцией в социо.

— Это недопустимо, — подал голос Третий. — Демонстрация насилия в социо запрещена.

— Кто говорит о насилии, — скучным голосом ответил Второй. — Никто не говорит о насилии… Мудрейший, выскажетесь по вопросу?

Мудрейший кивнул.

— «Мне нравится предложение Второго…» — зашептал Слуга Порядка.

— Мне нравится предложение Второго.

— «В нем есть здравый смысл…»

— В нем есть здравый смысл.

— «И поскольку вина за появление Несогласных лежит частично на мне…»

Мудрейший сделал глубокий вдох и задержал дыхание. Это помогало хотя бы немного замедлить пульс. Слуга сказал, если второе заседание пройдет гладко, в следующий раз обойдемся без яда…

— …И поскольку вина за появление Несогласных…

— Яппп, — сипло выдохнул вдруг Второй, и Зеро запнулся на полуслове.

— Продолжай, — одними губами сказал Слуга.

— …лежит частично на мне…

Второй издал короткий резкий смешок. Я что-то неправильно говорю, — в панике подумал Зеро и тут же почувствовал, как ускоряется пульс. — Над чем он смеется? Невыносимо, оглушительно громко заплескалась кровь в голове, тугими струями ударилась в барабанные перепонки, искристыми клочьями заволокла первый слой… Сквозь этот стук, сквозь теплый муторный плеск он слышал смех старика — хе-хи, поганый такой смешок, ненатуральный, как в сериале, — и голос Автосекретаря («Техническая пауза в заседании»), и еще голос Слуги:

— …Я вам могу доверять, Мудрейший?.. Могу доверять?..

Словно под слоем воды, слепо и медленно, не понимая, Мудрейший кивнул. И тут же почувствовал, как скользкий комочек впился в запястье.

— Я ввел противоядие, — где-то там, над водой, прошептал Слуга. — После перерыва продолжите выступление сами.

— Хе-хи! — надрывался Второй.

над чем он смеется?

Спать, спать… Дремотная и тугая, как жирный пузырь, натянулась в голове тишина. И поволокла его, убаюкивая, куда-то вниз по течению…

— Не спать, Мудрейший!

…Так хотелось уплыть… Зеро с усилием разлепил набухшие веки и сел. В конференц-зале было сонно и тихо, и старик уже не хихикал, а тоже уснул, нелепо уткнувшись седой бородой в одну из рытвин дивана. Слуга Порядка сидел рядом с отцом и гладил его по спине.

— Над чем он смеялся? — подавляя зевоту, спросил Зеро.

— Он не смеялся, он умирал.

Зеро вгляделся в неподвижное серое лицо старика.

— Так что же, — Слуга Порядка оглядел себя, точно в зеркале, в темном экране «Кристалла», — обойдешься без суфлера, Мудрейший?

«Кристалл» с сухим треском моргнул и располосовался на восемь квадратов. Все для удобства Мудрейшего. Чтобы на конференции он мог видеть лица членов Совета…

В квадрате «2» появилась смуглая, напряженная физиономия Слуги. Он выдержал паузу и произнес:

— Второй, модератор спокойствия Живущего во всех слоях, приветствует членов Совета… Пятнадцать минут назад в возрасте восьмидесяти двух лет мой отец временно перестал. Пожелаем ему счастливого воспроизведения!..

Члены Совета одобрительно загудели с экрана «Кристалла».

— …Я же с трепетом и надеждой перенимаю бразды правления. Друзья! Я готов продолжать заседание и остаюсь на прежних позициях касательно социальной рекламы. Сейчас Мудрейший подробно расскажет нам о своем видении…

Шоумен

— Как твое имя, женщина?

— Роза.

— Красивое имя. А тебя как зовут?

Молчание.

— Кто он, женщина?

— Он мой сын, Его зовут Марк,

— Почему он не говорит со мной?

— Он боится,

— Боится меня?

— Да,

— Почему?

— Ты позвал его за собой, а теперь хочешь казнить,

— И как же я звал его?

— «Иди за Зеро», Так было написано в письме счастья,

— Письма счастья — происки несогласных, Как ты смеешь приписывать мне их слова?