Живые и мертвые

– Ну, прежде всего, я думаю, у тебя не будет времени, чтобы тосковать, – возразил ей Боденштайн. – Если же все же это случится, то ты можешь разговаривать по скайпу с теми, кого тебе не хватает, или звонить. В выходные или свободные дни можно на несколько дней съездить на Лонг-Айленд или в Беркширские горы. Это совсем недалеко от Нью-Йорка. И мама, насколько я понимаю, будет тебя постоянно навещать.

– Согласна, – сказала Розали и вздохнула. – Я рада, что еду в Нью-Йорк, буду там заниматься своим делом и познакомлюсь с новыми людьми. И тем не менее меня что-то тревожит.

– Было бы странно, если бы ты этого не чувствовала, – возразил он. – Я в любом случае невероятно горжусь тобой. Когда ты несколько лет назад пошла учиться, я был убежден, что ты встала в позу, что это твоя реакция протеста и что очень скоро ты сдашься. Но ты не только продержалась до конца, но и стала превосходным поваром.

– Иногда я действительно была близка к тому, чтобы все бросить, – призналась Розали. – Я никогда не могла вместе с подругами пойти вечером куда-нибудь на вечеринку, концерт или в клуб. Но все они жили как-то… бесцельно. Я, пожалуй, единственная, кто нашел профессию своей мечты.

Боденштайн улыбнулся в темноте. Розали была действительно очень похожа на него, и не только в том, что касалось ее привязанности к дому и родственных чувств. Как и он, она тоже была готова взять на себя ответственность и ради дела, которое имело для нее определенную значимость, отказаться от чего-то другого. Но от своей матери она унаследовала то, чего недоставало ему, а именно – ярко выраженное честолюбие, которое позволяло ей во многом пересиливать себя.

– Это очень важно. Только в том случае, если ты делаешь что-то по-настоящему с удовольствием, ты имеешь шанс стать успешной и найти удовлетворение в своей работе, – сказал Боденштайн. – Я твердо убежден, что ты приняла для себя абсолютно правильное решение. Год в Америке во всех отношениях принесет тебе много пользы.

Он повернул голову и прижался щекой к виску Розали.

– Если в твоей жизни возникнут бури и тебе потребуется тихая гавань, здесь для тебя всегда найдется место, – сказал он тихо.

– Спасибо, папа, – пробормотала Розали и зевнула. – Мне уже лучше. Думаю, надо еще немного поспать.

Она встала, поцеловала его в щеку и пошла в дом.

«Из детей вырастают взрослые люди», – подумал Боденштайн с оттенком грусти. Время пролетело так быстро! Лоренц и Розали уже давно выросли, а Софи пару недель назад исполнилось уже шесть лет! Через восемнадцать лет, когда ей будет столько же, сколько сейчас Розали, ему будет уже около семидесяти! Сможет ли он тогда оглянуться на свою жизнь с удовлетворением? Когда он полтора года тому назад получил предложение остаться на должности Николя Энгель, которую временно занимал в период ее отстранения от обязанностей, он отказался. Слишком много административной работы, слишком много политики. Он хотел работать сыщиком, а не конторской крысой. Только в дальнейшем он понял, что своим отказом лишил Пию шанса карьерного роста в Региональной инспекции уголовной полиции. В течение двух последних лет работы в качестве главного комиссара уголовной полиции она приобрела все необходимые качества и квалификацию, чтобы стать отличным руководителем К‑11. Но пока он занимал эту должность, она могла довольствоваться лишь тем, что являлась частью его команды. Устраивало ли ее это с точки зрения долгосрочной перспективы? А что, если она однажды решит сменить место, чтобы продвинуться хотя бы на шаг по карьерной лестнице? Боденштайн допил кофе, который давно остыл. Его мысли вернулись к убийству, которое ему предстояло раскрыть. В ближайшие дни станет ясно, как у него пойдет работа без Пии.

* * *

Пия почти не сомкнула ночью глаз по той же причине, что и ее шеф. У нее из головы не выходило убийство, произошедшее накануне. В отличие от некоторых коллег, которые утверждали, что могут полностью отключаться от работы, как только переступают порог офиса и направляются домой, ей это удавалось крайне редко. В конце концов она встала, спустилась на цыпочках вниз и оделась. Обе собаки, зевая, вылезли из своих корзин и поплелись за ней, скорее из чувства долга, чем сгорая от желания оказаться на холоде. Пия взглянула на двух лошадей, которые стоя спали в боксах, и присела на скамейку перед конюшней.