Живые и мёртвые

Письменное слово — некий объект, форма которого представляет собою общепризнанный знак, — по самой своей природе устроено таким образом, что объективный компонент знака (материальный объект) не нуждается в том, чтобы его переопределяли и заново создавали всякий раз, когда им начинает пользоваться новый индивид или новое поколение. Однако, если оно используется, значение его должно испытывать на себе влияние промежуточных поколений. Археолог может раскопать уже не используемые таблички для письма, испещренные знаками, принадлежащими давно забытой и ранее не известной его цивилизации культуре. Хотя знаки остались теми же самыми, а вложенные в них значения не претерпели никакой трансформации под влиянием изменившихся представлений и ценностей, получатели этих отложенных сообщений подверглись воздействию потока культурного преобразования, продолжающегося, быть может, уже добрую сотню поколений. То, что они знают и чувствуют, не может совпадать с тем, что могли иметь в виду люди, сочинившие это отсроченное послание, даже если оно идет непосредственно от его забытого источника. В этом смысле знак автономен, а свобода его перемещения, как и свобода автономного индивида, зависит от ценностей и представлений общества. Знак обладает знаковой автономией лишь до тех пор, пока для людей важно его существование в человеческом разуме, и лишь до тех пор, пока сохраняет свою ценность желание знать, каким значением он обладал для его отправителей. А потому он одновременно и свободен, и несвободен: свободен перемещаться в пределах человеческой ментальности и вынужден обслуживать значения, приписываемые ему теми, кто его использует.

Кроме того, будучи таковым, он одновременно функционирует в качестве консервативной силы, укрепляющей власть прошлого над изменчивым настоящим, и в качестве освобождающей силы, устраняющей зависимость текущего поколения от устной передачи ближайшим старшим поколением своих интерпретаций сакральной традиции. Теперь уже не одно, а целая сотня поколений посылает свои отложенные интерпретации того, что они и мы собой представляем. Если некий письменный знак — например, хартия колонии Массачусетс — Бей или Конституция Соединенных Штатов — прошел через непрерывный ряд взаимосвязанных поколений интерпретаторов, то в таком случае не только сохраняется первоначальный знак в целом, но и непосредственно посылаются вложенные в него значения, дабы облегчить общение далеких предков с их сегодняшними «современниками». В этом фактически и состоит задача такого, например, документа, как Конституция, с ее попыткой дать «мудрое наставление» для будущего. Письменный знак ослабляет власть времени над нами и модифицирует его воздействие на нас, ибо как мы сейчас можем посылать слова в настоящее и будущее, так и люди, жившие в прошлом, могли напрямую посылать такие же значащие знаки людям, родившимся намного позже них. В отложенной коммуникации знаки обладают качеством симультанности: они «говорят», а мы «слушаем» в один и тот же момент времени, а именно, в момент их интерпретации. Подобно получению телеграммы, отправленной с другого конца континента с тем, чтобы ее мгновение спустя прочли, чтение этих знаков, скрывающих далекое значение, изменяет значимость пространства и времени. Благодаря единству значения у отправителя и получателя реалии времени и пространства преобразуются в социальные реалии значимой близости. «То» значение, которое было «непосредственно» «вложено» три столетия на зад и на совсем другом континенте в знаки, составляющие хартию, их автором, сегодня в интерпретативном акте их получателя, живущего в Янки-Сити, может быть «немедленно» и «непосредственно» разделено.