Живые и мёртвые

«Точно, — подхватил рабочий с лопатой. — Это напоминает его ребятишкам о том, что их старик совсем недавно выбрался из лачуги у реки».

«Я думаю, ребята, вы неправы, — сказал мистер Уотсон. — Я иногда вижусь с мистером Старром в обществе Лосей. Он всегда останавливается и заговаривает со мной. В последний раз, увидев меня, он спросил: «Чарли, как дела?» И я ответил ему: «Прекрасно». «А как поживает жена?» — спросил он, и я сказал: «У нее тоже все хорошо».

Двое рабочих ничего не сказали. Они возобновили работу. Мистер Уотсон же ушел к себе в контору. После того, как он удалился, Джонс сказал:

«О Христос, Чарли задницу любому поцелует за четвертной».

Они продолжали копать.

Попытки мистера Старра собрать «всю» свою семью в более предпочтительно расположенном месте с тем, чтобы дать эффективное выражение своему недавно приобретенному положению в классовой системе Янки-Сити, отражают некоторые социальные и психологические конфликты, заключенные в семейной и статусной структурах Янки-Сити. Успешный подъем человека с низкого статуса, полученного от рождения, на более высокую позицию, увенчивающийся тем, что его репродуктивная семья, включающая его жену и детей, занимает место на более высоком классовом уровне, нежели семья его родителей, в которой он родился, неизбежно вносит в отношения между членами этих двух семей мощное напряжение. Обычные способы поведения родителей, детей и других членов семьи перестают быть пригодными для всех возникающих ситуаций. Похоронные и погребальные обряды, а также другие обряды перехода, сопровождающие периоды кризиса и стресса, оказываясь включенными в опыт мобильных семей, иногда доводят это напряжение до открытого конфликта. В таких случаях люди оказываются во власти самых глубоких и самых иррациональных тревожных чувств, какие только способны овладеть человеком.

В момент смерти амбивалентные чувства враждебности и любви, обычно существующие во всех семьях между такими родственниками, как родители и дети, братья и сестры, а также между свекрами и свекровями (тестями и тещами) и супругами их детей, аккуратно и осторожно обходятся с помощью конвенций и традиционных форм символического поведения, свойственных нашим ритуалам смерти. Во многих обществах амбивалентные чувства любви и враждебности, испытываемые живыми в отношении умерших, выражаются и регулируются представлениями о том, что сакральная душа умершего враждебно относится к живым. Следовательно, траурные церемонии позволяют символически выразиться и горечи любви, и агрессии враждебности. У австралийских аборигенов и многих других народов считается, что мертвые имеют по две души: одна из них дружелюбная и хорошая, другая — недружелюбная и плохая. Похоронные и траурные обряды выражают любовь к хорошей душе и бережно направляют ее к священному тотему, одновременно отпугивая злую душу от группы враждебными угрозами.

Жителям Янки-Сити такое ощущение, будто душа враждебна живущим, не свойственно; чувство вины же, испытываемое живыми в связи с некоторой враждебностью в отношении умершего человека, часто находит выражение в сожалении по поводу неправильного обращения с этим человеком, когда он был еще жив. Если австралийские аборигены используют сакральные символы для контроля над душами умерших с тем, чтобы уничтожить их и обрести уверенность в том, что они перенеслись в место, надежно удаленное от живых, то жители Янки-Сити превращают свои кладбища в сакральные царства любви и уважения, где в отношении умерших выражаются лишь позитивные и нежные чувства [139a]. Умершие хранятся, так сказать, в интимной близости к любви живых. Их заботливо оберегают, и кладбище является известной частью города.

Часто бывает так, что на похоронах появляются родственники, которые выражают свою печаль и признаются в «неоправданных» недобрых чувствах к умершему, которого, когда он был еще жив, они сильно недолюбливали и избегали. Формальное и неформальное поведение во время похорон иногда завершается улаживанием старых ссор и реинтеграцией в семью взбунтовавшихся ее членов. Это достигается благодаря чувству враждебности секулярных живущих членов семьи к умершему человеку, которое во время кризиса смерти и его обрядов превращается в чувство вины. Между тем, некогда обычный живой человек, а ныне умерший, превращается в их мыслях и чувствах в сакральную личность. Обычные живые люди с их враждебными мыслями чувствуют себя неправыми перед умершим; внешняя агрессия часто переносится внутрь, на собственное (виноватое) «я».