Живые и мёртвые

Протестантское же духовенство связано локальными узами с семейной жизнью сообщества. Через жену и детей жизнь протестантского священника неразрывно сплетается с биологическими и социальными репродуктивными циклами. Протестантское духовенство подчинено локальному контролю. Протестантские иерархии, если таковые имеются, тяготеют скорее к национальной, нежели международной концентрации. Власть имеет тенденцию к локализации. Прихожане могут «нанимать и увольнять» священников. Протестантские священнослужители менее обособлены от мира, чем католические. Символы, которыми они манипулируют, не содержат в самих себе абсолютной власти; протестантские клерикальные власти, если такие существуют, не пользуются символами, обладающими неотъемлемым внутренним авторитетом. Если священники хотят держать паству под контролем, они должны опираться в этом на свою моральную автономию. В условиях, когда структура, связывающая воедино отдельные локальные сообщества, является непрочной и нередко слабой, пользующийся личным влиянием местный пастор, как показывает история церквей Янки-Сити, может возвыситься и обрести огромную власть, вплоть до образования собственной секты. Однако сакральные символы, которые он контролирует, по природе своей слабы. Бог не заключен в них так, как он заключен (как считается) в католической мессе. Протестантский священник никогда не может пользоваться такой властью, какой ежедневно пользуется католический священник.

Благодаря вере прихожан во власть и могущество символов святых таинств католическая иерархия аккумулирует и удерживает под контролем огромную власть. Благодаря зависимости человека от ее символов эта церковь сама по себе становится резервуаром не только великой духовной силы, но и мирской власти. Поскольку почти все таинства связаны с духовной санкцией человеческих жизненных кризисов (включая рождение, брак и смерть) и соответствующими обрядами перехода или с поддержанием приличествующих отношений с сакральной властью, а также поскольку эти таинства, контролируемые и осуществляемые духовенством, привносят в непосредственную ситуацию самого Бога, то зависимость и подчиненность широкой массы мирян очень сильны. Подобное положение дел может существовать лишь до тех пор, пока миряне сохраняют преданность вере и верят. Когда вера пропадает, исчезает и власть. Отказываясь признать власть веры и верований, экономические детерминисты и те, кто интерпретирует власть как имеющую под собой лишь экономические основания, оказываются не в состоянии понять многие феномены современной и прошлой Америки и Европы. Вполне можно доказать, что экономическую систему поддерживает именно сила веры в нее, что именно недостаток веры в экономическую систему приводит к ее упразднению. Разумеется, не все изменения можно объяснить с помощью этой интерпретации, да у нас и нет такого намерения. И тем не менее научное исследование и интерпретация сохранения или изменения многих экономических и социальных систем должны базироваться не только на экономических данных, но также на моральных, духовных и символических.

Со времен Реформации и протестантского бунта продолжался целый ряд сопутствующих изменений: изменилась система сакральных символов, фиксированный статусный порядок уступил место открытому, в технологии произошел переход от прежнего ручного труда к машинному; простое разделение труда уступило место сложному. И все эти процессы происходили одновременно и синхронизировались в единый социально-техническо-религиозный порядок, изменяющиеся части которого более или менее — пусть даже иногда и негармонично-конгруэнтны друг другу. Говорить, будто что-то одно здесь непременно было причиной другого, — научный нонсенс. Суждения о том, будто технологический переворот и экономическое изменение вызвали социальные и символические сдвиги или будто религиозная этика изменила экономику, на мой взгляд, являются ложными.

То, что радикальные изменения в технологии оказывают воздействие на социальный и символический порядки, совершенно очевидно, поскольку необходима некоторая степень конгруэнтности, равновесия и согласованности между ними. Между тем, то, что новая символическая система и могущественный социальный порядок могут изменить технологию культуры, никем не было продемонстрировано лучше, чем теми, кто, вслед за Марксом, верит в прямо противоположное, а именно — коммунистами в России.