Живые и мертвые классики

Я прошел через такие грозы!..
У меня пуды стихов и прозы,
Ворох премий, должностей, наград.
Родина! Ведь это сущий ад!

Солидарен я с Байгушевым и в том, что Сорокин — знаковая фигура, что он храбро витийствует, что неповторим, что им можно гордиться, как нашим национальным достоянием. В самом деле, кто еще мог бы с дипломом ремесленного училища 22 года возглавлять такое специфическое учебное заведение, как Высшие литературные курсы? Никто!

По существу, нечего мне возразить и на слова Байгушева о том, что сердце Сорокина «всегда звенит, как колокол». Да, звенит, а сам он иногда еще и звонит по телефону, даже по ночам, и не дает недругам спокойно жить. Поэт Олег Шестинский недавно поведал в «Патриоте» № 17, что его «грязной подзаборно-площадной руганью и угрозами травит по телефону член Правления Московской писательской организации поэт С». Есть основание полагать, что к этому в какой-то мере причастен обладатель звенящего сердца и стенобитного лба. Не удивило меня признание Байгушева и о том, что, слушая стихи Сорокина, он и его друзья были поражены, потрясены и рыдали. Я и сам рыдал, читая, допустим, его знаменитую поэму «Дуэль», напечатанную когда-то в «Огоньке». Меня просто душили слезы при виде того, например, что автор, рисуя встречу Пушкина с Николаем Первым, уверяет, что это было в Петербурге, а на самом-то деле, как известно, в Москве, в кремлевском Чудовом монастыре. Или — изображает зиму, а на самом-то деле стоял август 1826 года. Я заливался слезами, меня просто трясло, когда прочитал слова одного из персонажей поэмы, сказанные именно в ту пору:

В столице будто умер Александр…

Во-первых, не «будто», а действительно преставился еще девять месяцев тому назад — 19 ноября 1825 года. Во-вторых, не в столице, а в Таганроге, что тоже никогда не было государственной тайной.

А уж тут меня чуть не хватил кондрашка:

На площади Сенатской возникал
Александрийский столп…

На самом деле помянутый столп «возникал» и «возник» не на Сенатской площади, а на Дворцовой. Сей факт КГБ тоже давно рассекретил.

Наконец, я целиком разделяю восторг Байгушева и по поводу языка Сорокина: «особый — раскаленный, пышущий». Вы только вникните Христа ради: «Садизм встает медведем на дыбы»… «С тополем балуют облака»… «Нехватка денег, а балы — круглы»… «Донос ему— как длинный перевал» и т. д. Словом, как сам он говорит, «надеешься строка, а смотришь — фига».

Со временем свои «пышущие фиги» поэт приумножил в прозе: «не время тешить себя враждой»… «тебя моча хватила»… «в осиновой (?) мели увязло авто» и т. п.

Но, к сожалению, есть все-таки в псалмах Байгушева кое-что такое, с чем согласиться я при всем желании не могу. Это толкнуло меня позвонить Байгушеву.

— Слушай, — говорю, — вот о тебе пишут: «странноватый автор»… «от природы лишен поэтического слуха», а берется судить о стихах… Даже— «куриные мозги»… И что поэтому в твоих писаниях «все надо понимать наоборот»… Например, Сорокина ты не прославил, а ославил…

— Кто посмел это сказать? — воскликнул Байгушев. — Я имею два высших гуманитарных образования. Из-за этого мне, патриоту, как и Сорокину, даже некогда было в армии послужить. Я с Брежневым за ручку здоровкался!..

— Но говорят, что Сорокин за твою статью о нем собирается подать на тебя в суд?

— Как! Ты что?

— Да ты же над ним глумишься — публично обозвал гением, алмазом, маршалом. Выставил на позорище.

— А как евреи своих прославляют!

— Ну, не этому надо у них учиться… В сущности, ты стал в один ряд с «Патриотом», в котором Сорокин еще вчера вытворял что хотел, теперь там обзывают его то вездесущей СОРОКОножкой, то пишут, что это «нынешний Остап Бендер». А в «Московском литераторе» его назвали «подсебятником»…

— Ты читал мою книгу «Русская партия в КПСС», где я тоже пишу о Сорокине, — вдруг метнулся в другую сторону собеседник. — А книгу Сорокина «Крест поэта»? Почитай!

Книгу Байгушева я читал, и кое-что произвело на меня глубокое впечатление. Например, вот этот эпизод:

«Мы поехали с главным редактором «Современника» Сорокиным и большой компанией во главе с тамадой Иваном Шевцовым (как же без него! раз его антисемитом объявили, мы ему громадный роман «пробили») в ресторан «Балчуг», где еще мои предки гуляли — на Софийской набережной напротив Кремля. Там крепко напились и пели «Отмстим неразумным хазарам!» А когда вышли из ресторана на улицу, то нам всем было видение: златоглавый Кремль вдруг оторвался от земли и повис на белом облаке, как град Китеж. Несколько минут длилось это видение. Мы все попадали на колени — крестились. Мы верили, с нами Бог!»

Какое величественное сочетание грандиозного патриотизма с потрясающим полоумием!.. Я позвонил Ивану Михайловичу Шевцову, прочитал ему этот текст и спросил, что он думает. Иван ответил: