Живые и мертвые классики

Но мудрец таких простых вещей не понимает, он привык всегда умствовать, и вот вам новый извив бойкого ума, научная гипотеза: «Если бы во время войны предложили на фронте остаться только добровольно, то фронт опустел бы в считанные дни», ибо он уверен, что «строить коммунизм и побеждать в войне русский народ заставляли правители». Да, да, «народ строил коммунизм, оборонял страну и героически сражался, ибо этого хотели его вожди и начальники. Они принуждали народ к этому». А сам-то по себе он лежал бы на печи да сидел на завалинке. И делай с ним хоть татары и поляки, хоть французы и немцы что хошь!

Как нравится оракулу, бегая из одной газеты в другую и бормоча «Я не восторгаюсь русским народом» (Г), фабриковать о нем такие постулаты.

Но, говорит, «усматривать в этом (в поголовном дезертирстве с фронта. — В.Б.) отсутствие патриотизма также лишено смысла». То есть философ полагает, что можно одновременно быть и дезертиром, негодяем и патриотом.

И еще одно открытие: «Большинство непосредственных участников боев погибало или было ранено в первом же бою. Какая-то часть выживала и участвовала еще в нескольких боях, но таких было в процентном отношении не так уж много». Да откуда опять-таки взял? У Яковлева, что ли, который, пробыв на фронте два-три месячишка, причем в обороне, любит трепаться, что в его взводе за это время состав сменился 3–4 раза? А кто эти проценты сообщил? Не Эдуард ли Володарский? В недавнем фильме «Штрафбат» у него что ни бой, то 70, а то и 90 процентов потерь. Но что с него взять, он и в армии-то не служил. А ведь этот уверяет, что «войну с первого дня всю прошел», и притом, заметьте, ни в первом бою не убит, ни в последнем не ранен, и вот уже за восемьдесят перевалило. И опять же разухабистый стишок об этом есть:

Повезет, коль нас с тобою
Разнесет снаряд до боя.
Нет — так выгрузят с вагона,
Сунут в рыло три патрона,
И пойдет опять мура:
В бой за родину! Ура!..
Разгуляешься на воле,
Серый труп на мерзлом поле…

И тут же очередная философема о «серых трупах»: «Самым поразительным в потерях начала войны было то, что они не переживались (!) трагически как на фронте, так и в тылу». Что значит «не переживались» — родные, близкие, фронтовые друзья гибли, а живым было безразлично? Нет, право, он был на фронте?

Подводя итог своей философонии о войне, Зиновьев пишет: «Мое отношение к войне было и остается сложным, многосторонним, противоречивым, изменчивым». Ну, мы это видели. Но в чем причина? «Во-первых, сам этот феномен проявлялся в различных изменчивых ипостасях». Что за «феномен» — это он о войне, что ли, так? А что за ипостаси? Господи, ведь в костромской деревне вырос, но вот назвали его гигантом и уже без феноменов да ипостасей не может! А что во-вторых? «А во-вторых, я был критически настроен по отношению к советскому социальному строю». Ну и что? Ведь это в прошлом. А сейчас-то более голосистого певца этого строя и сыскать невозможно. Почему же мутное отношение к войне «было и остается»?

Но он не слышит нас и опять свое: «Плюс к тому — я скрывался от «органов», которые, как мне казалось, разыскивали меня». Вот именно — казалось, ибо в армии, где каждый человек как на ладони, уж разыскали бы террориста.

Но тут же новый виток героизма: «В условиях постоянной слежки со стороны политруков, «особистов» и системы доносов жизнь порой превращалась в кошмар». Да как же, повторю, при этом за четыре года войны не обнаружили антисоветчика? Диво дивное, чудо чудное…

А еще Зиновьев возмущается тем, что на фронте награды получали «и штабные чины и политработники, а также начальник особого отдела и полковой врач».

Да, так и было. А почему не получить, если достойно исполняли свой долг? Например, были награждены 115 тысяч не только врачей, но и фельдшеров, медсестер и санинструкторов, а 43 из них стали Героями Советского Союза. Не нравится это философу. А ведь мог бы знать, что 70 % раненых и 90 % больных солдат и офицеров Красной Армии из госпиталей возвращались в строй. И происходило это вовсе не благодаря чтению таких вот зиновьевских виршей:

Наплюй на награды. К чему нам медали?
Поверь мне, не стоят железки возни.
Чины и нашивки в гробу мы видали,
А в гроб, как известно, кладут и без них.

В День Победы даже «Московский комсомолец» вышел с аншлагом:

Фронтовики, наденьте ордена!

И каково нам было в «Литературке», как бы в цитадели ума и совести, в этот же день прочитать: «наплюйте на эти железки!» И ломали мы седые головы: на что в нашей фронтовой жизни стихотворец плюнул словцом «возня»?