Живые и взрослые

Марина слушает Гошу вполуха, а сама рассматривает прохожих. Вроде бы люди одеты по-другому. Во всяком случае, мертвых вещей явно больше. А какой скандал закатила Рыба в седьмом классе, когда Марина пришла в школу в мертвых джинсах! Сейчас, наверное, Рыба уже так не вопит. Точнее, вопит так же, но на другие темы.

Как все меняется, думает Марина. Похоже, мир, который мы знали, подходит к концу. И, кажется, мы все приложили к этому руку. А ведь мне всегда нравилось, как мы жили, я никогда не хотела изменить мир или разрушить Границу… я ведь не Ника.

Интересно, Ника-то довольна тем, что получилось? Все как-то недосуг спросить.

Гоша досказал историю, все вежливо смеются. Марина смотрит на Нику и решается:

– Ника, я давно хотела спросить… ты вот много лет хотела уничтожить Границу, а теперь ее почти не осталось. Ты счастлива?

– Ну, брахо Ивана отпустили – это, конечно, здорово, – отвечает Ника. – А что до Границы – так, во-первых, она еще вполне есть, а во-вторых, я вот думаю, что, наверное, хотела уничтожить не Границу, а ложь. Но лжи и сейчас хватает, в том же «Аллигаторе» и даже в «Молодости».

– И в «Молодости»? – с притворным ужасом переспрашивает Гоша.

– В «Молодости», в «Молодости», – отвечает Ника. – Мы тут на днях как раз с Васей Портниковым придумывали настоящий молодежный журнал. Писать веселым современным языком, о реальной жизни, без Гирша, без кураторов из Учреждения… мы это всё в шутку, конечно.

– А чего в шутку? – говорит Гоша. – Возьмите и сделайте. Лжи будет меньше.

– Ну, не знаю… – задумчиво отвечает Ника.

– А я в последнее время тоже про ложь много понял, – говорит Лёва. – Вот смотрите: система описания мира, в которой мы выросли, с самого начала была неполной. Были вещи, которые нельзя было объяснить или обосновать, – прежде всего, необходимость Границы. И каждый раз, когда они сталкивались с этой необъяснимостью или необоснованностью, они начинали нам врать.

– «Они» – это кто? – спрашивает Ника.

– Ну, Учреждение. Контора. Такие учителя, как Рыба, такие журналы, как «Аллигатор». Много кто. В результате лжи становилось все больше – и, в конце концов, под ее тяжестью все и развалилось. Собственно, оно не могло не развалиться, рано или поздно.

– А мне нравится думать, – говорит Гоша, – что все это вызвали мы, убив Ищеева.

– Ты, Гоша, все-таки романтик, – смеется Лёва. – Это же только в книгах четверо героев меняют мир.

Я не меняла мир, думает Марина, я просто хотела быть с Лёвой. Так хотела, что даже не думала, зачем дядя Коля нам помогает.

Марина вспоминает последний разговор с начодом Ищеевым. Возможно, дядя Коля в самом деле использовал их, чтобы захватить власть и провести реформу. Знал ли он, как сильно ослабит этим Границу? Вряд ли. А вот Марина знала, что каждый искусственный переход делает Границу все проницаемее и приближает освобождение Лёвы из Межграничья.

Спрашивается: кто кого использовал?

Мы не меняли мир, думает Марина, но мы все хотели перемен – и мы их получили.

– Если даже не мы изменили этот мир, – говорит Ника, – мы избавили все миры от Ищеева и Орлока. И вот от этого я счастлива.

– Тебе, Ника, легко говорить, – отвечает Марина. – А я бы предпочла еще раз убить Орлока, чем убивать Ищеева так, как я его убила.

– Зато ты убила его навсегда! – возражает Ника. – Причем с первого раза.

Марина вздыхает.

– Я тогда пошутила, что в Академии мне не объяснили про «честный поединок»… Но мы же понимаем: одно дело убить в бою, и совсем другое – пристрелить безоружного.

– Мы его не пристрелили, – Лёва берет Марину за руку. – Мы его казнили. Как четыре мушкетера казнили миледи, помнишь?

– Я помню. Они специально пригласили палача, чтобы ее повесить, – улыбается Марина.

В самом деле, смешно: только Лёве могло прийти в голову оправдывать убийство романом Дюмаса.

– Нам негде было взять палача, – серьезно отвечает Лёва, – поэтому его роль сыграла ты. Мы же не в романе. Мы обходимся своими силами, не привлекая помощников.

Марина уже жалеет, что об этом заговорила: день такой хороший, Лёва рядом, чего я, в самом деле?

– Пойдемте вниз, к Гарину и Сердцеву! – предлагает она, и первая бежит вниз по тропинке.

Правильное, между прочим, решение: у памятника двум вдохновителям Проведения Границ ни души. И это в двух минутах от людной обзорной площадки!

А вид отсюда даже лучше.

Марина подходит к краю обрыва, смотрит на бесконечный горизонт, прорезанный шпилями пяти высоток, слышит счастливое чириканье – хорошо!

– А посмотрите, что у меня! – кричит за ее спиной Лёва.

Марина оборачивается: Лёва победно вздымает над головой бутылку мертвого вина.

– Франкское? – спрашивает Ника.

– Италийское, – отвечает Лёва, – но тоже хорошее.

Гоша достает штопор. Стаканчиков, конечно, ни у кого нет, но когда это мешало? Передавая друг другу бутылку, они сидят на краю площадки, свесив ноги. Перед ними расстилается освещенная закатным солнцем столица.

– У меня тост! – говорит Лёва. – Или не тост, не знаю… сейчас выясним.

Он умолкает, собираясь с духом.

– Давай уже! – подбадривает Гоша.