Но и на многих других, приходивших к батюшке кто с физическими муками, кто с душевными, в отчаянии, под гнетом вины, в заблуждении или в каком-то страдании, открывался дар прозорливости Серафима. Сквозь рассказы о страданиях он быстро «прочитывал» суть дела и сосредотачивался на глубоких корнях болезни, побуждая собеседника увидеть их, чтобы получить от Бога прощение и тем самым исцеление. Даже если человек не мог или не хотел открывать перед ним свои тревоги, старец способен был зреть в сердце и без словесного описания понять, что произошло. Монахи, посещавшие его и наблюдавшие это, удивлялись и записывали случаи прозорливости Серафима. В течение многих лет служения страждущим он никогда не прерывал молитвенного подвига, предстательствуя за всех приходящих к нему. Обычно посетители вынуждены были ждать часами, иногда целый день и более, пока Серафим отворит дверь кельи после долгой молитвы.
Биографы преп. Серафима – в том числе Дональд Никол, Валентина Зандер, Ирина Горяинова, архим. Лазарь (Мур), Павел Евдокимов, Элизабет Бер-Сижель – основывались на одних и тех же источниках: записях сестер Дивеевской обители, воспоминаниях монахов Саровского монастыря и многочисленных паломников к батюшке. Слишком много рассказов с бесчисленным количеством подробностей собрано о святом, чтобы воспроизводить их в нашем очерке. Многие сообщали, как любил он детей, как играл и пел с ними, как прятался в высокой траве и кустах от взрослых, но давал себя «найти» детям. Для дивеевских сестер он стал поистине отцом, открывая призвание многим приходившим к нему молодым женщинам. Его нежная и теплая забота о них проявлялась порой самым неожиданным образом. Он мог потребовать от них многих усилий и жертв, отговорить от избранного ими жизненного пути, например кому-то, кто жаждал монашеской жизни, велел выходить замуж, другим – наоборот. Сестра Михаила Мантурова Елена была близкой духовной дочерью Серафима, вступила в число сестер обители и исполняла там различные важные послушания. Краткая беседа с нею Серафима накануне ее ранней смерти, в возрасте всего двадцати семи лет, необычайна своим прозрением в страх, но и радость умирания во Христе. Другую сестру, Марию Милюкову, можно назвать любимицей Серафима. Любовь к ней более всего открылась в ее смерти, когда казалось, что умерла родная дочь батюшки.
Собственная кончина Серафима была удивительна. Накануне старец испросил прощения у всех окружающих и пел пасхальные песнопения, хотя то был конец декабря, период между Рождеством и Богоявлением. Павел Евдокимов видел в Серафимовом обычае круглый год приветствовать людей пасхальным приветствием знак Воскресения как самого средоточия христианской жизни. Каждого приходящего к нему Серафим встречал словами «Радость моя!» и добавлял: «Христос воскресе!», независимо от времени года. Братия, вошедшие в его келью, когда он преставился, нашли его коленопреклоненным перед иконой Божией Матери «Умиление», Евангелие было раскрыто перед ним, и страницы начали заниматься от пламени упавшей на книгу свечи. Тело было еще теплым, но сердце остановилось, и его не смогли вернуть к жизни. Погребение старца было подобно празднованию Пасхи среди зимы, и почти ровно через семьдесят лет, в июле 1903 года, прославление преп. Серафима в Сарове, как он и предсказывал, также напоминало празднование Пасхи среди жаркого лета.
От всего, что я читал о преп. Серафиме, веет непреодолимым очарованием. Я имею в виду не суеверие или что-то оккультное, но чудо волшебной сказки, возвращающей нас в детство, дарящей ликующую радость и свет. Спустя многие годы после того, как монастыри в Сарове и Дивееве были разрушены коммунистами, тамошние леса вырублены, все знаки и памятки о Серафиме, его монахах и монахинях уничтожены и даже его мощи, казалось, погибли, оставались прекрасные рассказы о его продолжающемся присутствии. То какой-то низенький старичок в белой рубахе поприветствует солдат, то заблудившихся путешественников выведет сквозь воющую вьюгу какой-то маленький человечек в белом. Крестьяне приносили свежие сосновые ветки в антирелигиозный музей в бывшем Казанском соборе, где, как считалось, таились его мощи. Охранникам, которые не могли понять, зачем несут ветки, объясняли: «Это для батюшки, они напоминают ему о доме». Позже, в эпоху «гласности», в этом антирелигиозном музее был открыт деревянный ящик с останками, где нашли бронзовый крест, остатки монашеского одеяния и церковный документ, указывающий на останки как на мощи Серафима. Мощи были обретены, и он вернулся, как предсказывал, в Саров и в любимое Дивеево, где вновь был открыт монастырь. Крестный ход с мощами преподобного передвигался поездом, на автомобиле и пешком – паломничество, которого многие уже не ожидали.