Живые. История спасшихся в Андах

Там, в «Крильоне», отец Густаво Николича прочитал оба письма, написанных его сыном в Андах. Сербино передал их Николичу-старшему. «Тебе это может показаться невероятным (я и сам нахожу это немыслимым), — писал Густаво, — но сегодня мы начали отрезать куски мяса от трупов и есть их». Ниже шли слова, которыми юноша благородно предсказал свою судьбу: «Если наступит день, когда мое тело понадобится товарищам для выживания, я готов с радостью отдать его им». Слова эти стали первым намеком на то, о чем родители погибших узнали в «Крильоне»: шестнадцать человек выжили за счет тел их детей. Сеньор Николич, и без того потрясенный смертью сына, испытал еще большее горе, поняв зловещий смысл этих строк. Подумав в ту минуту, что правда, возможно, никогда не откроется, он спрятал проникновенное письмо невесте Густаво, Росине Макителли.

В это время в «Шератоне» двенадцать парней, которым разрешили покинуть больницу, всемерно наслаждались тем, чего так долго были лишены. Половина из них уже встретились с родителями. Панчо Дельгадо и Роберто Канесса воссоединились со своими верными подругами — Сусаной Сартори и Лаурой Суррако. В Центральную больницу пришла Соледад Гонсалес — навестить Коче Инсиарте. Безусловно, отель разительно контрастировал с «Фэйрчайлдом». Он располагался в недавно построенном роскошном здании, из окон которого открывался чудесный вид на Сантьяго. Там были бассейн и, конечно, ресторан. Именно туда ребята направились в первую очередь. Когда днем 23 декабря Мончо Сабелья приехал к ним, он застал в ресторане Канессу, уплетающего креветок с большой тарелки. Мончо сел за стол вместе с братом, прилетевшим из Монтевидео, и тоже заказал порцию креветок. Покончив с морским деликатесом, оба гурмана почувствовали тошноту, что ничуть не испортило им аппетит. Они сделали новые заказы и налегли на бифштексы, салаты, выпечку и мороженое.

Ни Сабелья, ни Канесса не обращали внимания на окружавшую их роскошь. Когда доктор Суррако заметил Канессе, что отель, наверное, необычайно комфортабелен по сравнению с разбитым фюзеляжем, Роберто ответил, что не нашел особой разницы между «Шератоном» и креветками с одной стороны и хижиной пастуха и деревенским сыром с другой.

Родители и подруги двенадцати спасшихся юношей были так рады снова видеть их живыми, что снисходительно относились к патологической жадности, с какой те набрасывались на еду. Они прекрасно понимали, что сейчас их сыновья и возлюбленные просто не в силах вести себя так, словно только что вернулись из отпуска. Долгие недели страданий и жестокого голода, безусловно, отражались на поведении бывших пленников гор. Некоторые из них, как избалованные дети, не терпели никаких ограничений и временами становились резкими и раздражительными. Виной тому нередко были родители, трепетно опекавшие сыновей, что последним очень не нравилось. Разве они уже не доказали всему свету, что могут сами о себе позаботиться?

Раздражительность юношей усиливалась неоднозначным отношением близких к проблеме вынужденного каннибализма. Общаясь с сыновьями, потрясенные родители обходили эту тему и опасались, что жуткая правда станет известна посторонним. Реакцию родных большинство выживших считали вполне объяснимой, но с горечью сознавали, что их поступок приводил людей в ужас. Сталкиваясь с невольным выражением испуга и отвращения, молодые люди поняли, что многие предпочли бы, чтобы все они умерли, но никого не ели.

Достичь душевного равновесия мешало пребывание в отеле толпы назойливых журналистов и фотографов, засыпавших их вопросами и подстерегавших с камерами во время прогулок, общения с родителями и за едой. Еще болезненнее воспринимались не менее настойчивые расспросы родственников их товарищей, не вернувшихся с гор, — родителей Густаво Николича и Рафаэля Эчаваррена, братьев Даниэля Шоу, Алексиса Оунье и Гвидо Магри, пришедших из отеля «Крильон», чтобы выяснить подробности гибели своих родных. Но именно теперь выжившим хотелось как можно реже вспоминать и говорить об этом.

Они никак не могли свыкнуться с комфортом «Шератона» и очень неловко чувствовали себя на просторных, мягких кроватях, потому что в салоне «Фэйрчайлда» привыкли спать скрючившись. Сабелья просыпался через каждые полчаса, звонил в отдел обслуживания постояльцев и просил принести еды. Для него это была нелегкая ночь, как и для его брата, спавшего в одном номере с ним.

Двадцать четвертого декабря четверо пациентов Центральной больницы были выписаны и присоединились к друзьям в «Шератоне». Однако всем шестнадцати спасшимся пассажирам «Фэйрчайлда» удалось собраться вместе лишь на непродолжительное время, так как семья Франсуа и Даниэль Фернандес решили поскорее вернуться в Монтевидео. Дяди и тети Даниэля находились в Сантьяго, но он торопился увидеться с родителями и считал, что им необязательно, да и затратно ехать к нему в Чили, а потому купил билет на регулярный рейс KLM до Монтевидео. Этим же рейсом в Уругвай вылетели отец и брат Даниэля Шоу.