Живые. История спасшихся в Андах

Несколько парней решили обзавестись новой одеждой и уже собирались вызвать такси, но чилийцы даже слышать об этом не желали и отвезли уругвайцев в центр города на своих автомобилях. Юноши отправились гулять по улицам, разглядывая витрины магазинов. В них легко было признать выживших пассажиров уругвайского самолета, разбившегося в горах: привыкнув к глубокому снегу, парни ходили неуклюже, словно пингвины. Прохожие, угадывавшие в незнакомцах героев Анд, так радостно и тепло приветствовали их, что со стороны могло показаться, будто те приходились им родней.

В магазине ребята хотели расплатиться, но хозяева отказались брать деньги и настояли на том, чтобы они приняли выбранную одежду в качестве подарков. Нечто похожее произошло, когда уругвайцы подошли к длинной очереди, тянувшейся к сигаретному киоску. Сигареты в то время были в Чили дефицитным товаром. Пожилой мужчина, стоявший в начале очереди, уговорил юных знаменитостей забрать себе его пачку.

А когда друзья возвратились в отель (Паррадо добрался до него из центра Сантьяго пешком) и заказали в ресторане вино, чилийцы за соседним столиком отдали им свою бутылку. В баре их бесплатно угощали виски и шампанским, а в лобби какой-то малыш подарил им упаковку жевательной резинки.

Люди восхищались подвигом молодых уругвайцев и чествовали их не только как героев, выдержавших тяжелейшие испытания в грозных Андах, но и как воплощение истинного чуда. Сыр и травы, которыми они, по их собственным словам, питались в горах, были такой же скудной пищей, как хлебы и рыбы, описываемые в Евангелии. Спасение этих молодых людей представлялось всем бесспорным чудом. Одна женщина, мать больного сына, пришла в отель, исполненная надежды на то, что ее дитя непременно исцелится, если ей удастся обнять кого-нибудь из спасенных юношей.

В тот вечер Сесар Чарлоне устроил рождественскую вечеринку, ставшую для всех волнующим событием. Еще за четыре дня до великого праздника родители не чаяли увидеть сыновей живыми, а сами юноши не надеялись, что проведут Рождество в кругу семьи. Истовая вера Маделон Родригес, Росины Штраух, Мечи Канесса и Сары Штраух, а также самоотверженная деятельность Карлоса Паэса Виларо, Хорхе Сербино, Роя Харли и Хуана Карлоса Канессы принесли свои плоды в виде теплых объятий их мальчиков. Как и в случае с Авраамом и Исааком, Господь избавил отцов от необходимости принести своих сыновей Ему в жертву в то время, когда весь христианский мир готовился отметить рождение Его самого.

В тот же вечер, по приглашению сеньоры Чарлоне, в отель пришел один уругвайский иезуит, преподававший теологию в Католическом университете Сантьяго. Ему хотелось побеседовать с некоторыми из постояльцев, пока шли приготовления к торжественной мессе. Падре Родригес говорил с Фито Штраухом и Густаво Сербино до пяти утра. Юноши признались, что ели трупы друзей, чтобы не умереть от голода. Падре Родригес, как и падре Андрес в Сан-Фернандо, не осудил их поступок. Всякие сомнения относительно нравственной стороны этой проблемы, которые поначалу не покидали его, были развеяны тем здравым и религиозным умонастроением, в котором пребывали молодые люди, отважившись на такой нелегкий шаг. Они передали священнику слова Альгорты. Иезуит отверг прямое соответствие между вынужденным каннибализмом и причастием, но, как и многие другие, был необычайно тронут благородным чувством, с которым это предположение было высказано.

Рождественская месса в Католическом университете началась в полдень. Проповедь, произнесенная падре Родригесом (хотя в ней не прозвучало ни слова об антропофагии), недвусмысленно оправдывала то, что уругвайцам пришлось сделать для спасения своих жизней. Не все юноши были знакомы с работами Карла Ясперса и концепцией пограничной ситуации[127], но все они верили в авторитет католической церкви и после мессы перестали сомневаться в правильности своего решения.

Это оказалось затишьем перед бурей. Празднование Рождества стало для юношей последними спокойными часами, проведенными в Сантьяго. Журналисты из разных стран продолжали виться вокруг них, как кондоры в Андах, и юные уругвайцы понимали, что эти матерые хищники пока еще не учуяли запах настоящей добычи. Сыновья не сговаривались с родителями придерживаться малоправдоподобной версии с травами и сыром, чтобы скрыть произошедшее в горах, — они лишь надеялись, что ужасная правда не станет достоянием общественности до их возвращения на родину.