Живые из Атлантиды

Единогласно решили посетить ресторан, пора обедать или ужинать, все перемешалось. Хотелось спокойно обменяться мнениями об увиденном и услышанном. Все сходились в том, что вольно разговаривать в номерах не безопасно.

Ресторан можно было распознать не только по указателям, еще по запаху, знакомому каждому. Зал мог запросто вместить человек сто – сто пятьдесят. Столы расставлены строго в два ряда, сбоку помещалась перегородка, за ней кухня. В одном конце располагался бар, в другом – подиум. Интерьер отражал охотничьи мотивы, дорогие картины на холсте в манере голландских мастеров, чучела диких животных, официантки в легких охотничьих френчах с муляжами патронташей. Снежной белизны сорочки девушек с подносами возбуждали фантазии у мужчин.

Дежурная по залу усадила семью в левом ряду, принесла три меню и просила поднять флажок, находящийся в держателе, по готовности к заказу. Первым заговорил Вольдемар, и его комментарии были очень кстати. Ни Зинаида, ни Алекс такого обилия непонятных терминов по кулинарии еще не встречали.

– «Айнтопф» прекрасно переводится как один горшок. Возникает вопрос – что внутри. Там овощи, копчености, колбаски, все вместе тушится и в результате получается первое и второе. Гусиная ножка тоже не плохо и понятно. Рулька. Они, как правило, очень разных размеров, поэтому при заказе, неплохо показать, хотя бы руками, какой величины рульку вы хотите. Но, уверяю вас, что это блюдо в Германии готовят так, что съеден будет любой размер, чего бы это ни стоило. Шпетли – обычные клецки. Братвюрсты и прочие колбаски четко привязаны к местности их изобретения: нюрнбергские, бранденбургские, мюнхенские. Теперь пиво. Все перечисленное идет во вкусовой гармонии с пивом. Этот напиток подчеркивает все лучшее, что есть в еде.

– А рыбу? И помоги разобраться с десертом. Пиво не буду, не люблю. Хочу настоящее немецкое вино и, конечно, кофе.

– Советую палтус или угорь, но лучше палтус в кляре. Десерт, естественно, кофе и, конечно, штрудель. Даже хваленый шварцвальский вишневый торт уступает штруделю первенство.

Сделав заказ, семья оживленно делилась впечатлениями о беседе с господином Краузе. Обсудили даже его галстук, который никак не вписывался в многоцветие сорочки. Тему переключил Алекс, неожиданно задав вопрос:

– А вы знаете, что Росток город славянский?

– Если можно, подробнее, – отреагировала Зинаида.

– Первыми сюда пришли славянские племена – язычники. Занимались рыболовством, охотой, земледелием. Затем появились несколько германских семей – христиан. Построили костел. Славяне не возражали, пытались жить миролюбиво, по-соседски, но германские семьи все прибывали и прибывали. Так славянам места и не осталось, кто-то добровольно ушел из этих мест, кто-то под нажимом, а кто-то просто сгинул. Но название осталось. Подобная история произошла и с Любеком.

– Где ты все это вычитал? – Вольдемар задал вопрос почти безразличным тоном.

– Вспомнил университетские годы. По истории Германии у нас был цикл лекций. Ох, скорей бы уж наши документы были готовы.

Глава десятая

Иволгина ввели в комнату для допроса. Знакомая обстановка, крашенные синей масляной краской стены, стул следователя, табурет допрашиваемого, между ними стол. В углу тумбочка, графин с водой и стакан. Окно с решеткой.

Сергей Семенович стоял у окна и смотрел на тюремный двор, расставив ноги и раскачиваясь на носочках. Руки заложены за спиной. Любимая поза многих офицеров. Иволгин и сам любил так стоять в минуты раздумий.

И вдруг опер с хорошим берлинским произношением стал декламировать стихи классика немецкой поэзии Генриха Гейна.

– Мы пели, смеялись, и солнце сияло,
И лодку веселую море качало,
А в лодке, беспечен и молод, и смел,
Я с дорогими друзьями сидел.

Сергей Семенович повернулся, поздоровался и спросил, узнает ли Иволгин автора и само стихотворение.

– Автора я узнал, а вот это стихотворение никогда не слышал, да и трудно Гейна знать всего. Произведений у него много, но, в основном, лирика, которая мало подходит для сегодняшней жизни, во всяком случае, моей.

Опер продолжил:

– Но лодку разбило волненье стихии,
Пловцы, оказалось, мы были плохи,
На родине все потонули друзья,
Но бурей на Сену был выброшен я.

– Вот это лирика, ничего себе! Я хотел предложить Вам такую игру, начинаю рассказывать, а Вы продолжаете. Если вдруг пробел в информации, я восполню.

– Ну, что же, – насторожился Иволгин, – согласен. А чем вся история с лодочником закончилась? У Гейна ведь всегда присутствует логика событий.

– И новых нашел я товарищей в горе,
И новое судно мы наняли вскоре,
Швыряет, несет нас чужая река,
Как грустно! А родина так далека.