Живые люди

Артур закончил переговоры с руководством независимого канала. Он еще не имел названия, но медиамагнат Гусинский взялся его финансировать. Народ подбирался замечательный, молодой, яркий. Артуру предложили взять на себя объективное освещение политических событий. Слово «объективное» Артуру очень понравилось, и он согласился моментально. Оставались формальности, на них отводили несколько дней.

Обстановка в Москве была нервная – Хасбулатов против Ельцина. Артур имел зуб на Ельцина за развал СССР, но именно возможность объективности его привлекла. Он уже видел пути примирения самых разных политических движений, и казалось – ему это под силу. Главное, как это представить Ларисе. Ладно, поживем – увидим.

Артур пожал руки Малашенко и своим будущим коллегам и направился к выходу. Казалось, жизнь налаживается.

Дома встретила безумная Лариса:

– Куда ты пропал? Где ты был? Передает только одна радиостанция, это ужас, что они говорят. В Москве опять переворот, а ты даже не позвонил? У нас дома хлеба нет. Ты понимаешь – у нас хлеба нет.

Открылась входная дверь, появилась Оля:

– Есть, есть хлеб, берите, а я побегу, там раненые, надо помочь!

Она протянула Ларисе батон. Та схватила батон и швырнула на пол. Потом вцепилась в Олино пальто и закричала:

– Я тебя не пущу! Я тебя никуда не пущу. Ты не врач, тебе там нечего делать!

Оля стала отбиваться. Артур постарался оттащить Ларису от сестры. У Ларисы были сумасшедшие глаза и она кричала:

– Вот, вот они, ваши демократы, вот они – убийцы, вот ваш Ельцин. Добились, получили свободу, уничтожили страну, а теперь так вам и надо – убивайте друг друга, и чем больше, тем лучше! Чтоб вы все сдохли! – Лариса захлебнулась, закашляла и замолчала.

Оля подняла батон, положила на стол и ушла к Белому дому помогать раненым.

Артур гладил жену, утешал, уговаривал, давал пить, просил успокоиться. Наконец она ушла в ванную и заперлась. Через какое-то время стало слышно – потекла вода.

Артур поскребся в дверь, оттуда донеслось:

– Не бойся, не утоплюсь, не дождетесь!

* * *

Русина позвонила на работу Никите.

– Катастрофа в «Чаре». Они прекратили выплаты вкладчикам. Рачук скрылся. Никита, надо вытащить наши деньги.

– Что за ерунда. У них есть лицензия. Русенька, подожди, у меня совещание, я тебе перезвоню.

Ждать Русина не собиралась. Она немедленно собралась и помчалась в банк. На улице перед банком роилась гигантская очередь. В очереди стояли медийные лица: певцы, актеры, писатели, режиссеры, поэты, врачи. Узнав одного знакомого стоматолога, Русина кинулась к нему:

– Что случилось? Где Марина, где Рачук?

– Не волнуйся, это просто паника.

– А ты не волнуешься?

– Нет, я просто хочу получить свой процент. Ребят я давно знаю: Францева подруга моей мамы, обычная паника.

– А почему они не могут просто выйти к людям и сказать, что все в порядке. Говорили – самый интеллигентный банк в Москве.

– А что, нет? Я получал первый год баснословные проценты, а теперь, конечно, все уменьшилось. Чем больше людей, тем меньше процентов. «Капитал» надо читать.

– Какой капитал? Что ты мне голову дуришь. Я не хочу процентов, я просто хочу вернуть свои деньги. У тебя есть ходы к Францевой? Давай тогда вместе. Спроси у мамы ее телефон. Своим они обычно возвращают вклады.

– Кто тебе сказал? – удивился стоматолог.

– Максим, зять. Знаешь, какой у них был ежедневный оборот? Миллион долларов, или три миллиарда рублей. Ты понимаешь? Ежедневный!

– Откуда ты знаешь? Тоже от зятя? Тогда пусть он и даст совет, как выбраться.

– Он в Питере, у него своя пирамида. Смотри, какие люди! Видишь вон там даму в берете? Режиссер Лиознова, между прочим, мадам Штирлиц. А Ахмадулина была поручителем и защищала Рачуков.

Появилась милиция и стала разгонять людей, уговаривая идти по домам. Рачука найдут через месяц убитым в собственной ванне, а Францева будет несколько лет в поиске.

* * *

– Дай мне кофту! Дай мне кофту! Алик! Дай мне кофту.

Артур в кухне говорил по телефону – разговор был серьезный.

Оля принесла кофту:

– Эту?

– Я Алика просила, а не тебя.

– Не капризничай, он по телефону говорит.

Лариса разозлилась:

– Я не капризничаю, я болею.

– Я знаю, что ты болеешь, но вокруг жизнь идет. У Алика серьезный разговор.

– С кем?

– Ну откуда я знаю. Вот тебе чай, осторожно, он горячий.

– Ты со мной как с ребенком говоришь.

– Я не знаю, как с ребенком говорят. И ты, кстати, не знаешь. Я пошла. Таблетки Алик даст.

– Оля, скажи мне честно: это рак?

– Я тебе тысячу раз говорила: нет.

Лариса исхудала, и при этом лицо отекло куда-то вниз, изменив ее обычный облик: какая-то чужая капризная старушка.

– Дай мне кофту.

– Я тебе дала.

– Надень! Помоги надеть!

– Ты не можешь сама надеть? Ты вчера еще надевала.

– Не спорь, ты всегда со мной споришь. Не приходи больше.

– Как, вообще?

– Вообще.

– До свиданья.

– Ты куда?

– На свои выселки.

Оля надела длинное тяжелое старомодное пальто и сверху закрутила теплый платок.

Лариса критически ее осмотрела: сколько она привозила сестре хороших вещей, свои отдавала, куда это все подевалось? Ходит в одном и том же.