Живые люди

– Утром приехали сестры: одна за другой. Нашли меня – я у нянечки переночевала на чужом белье: запах был тяжелый, давно не мытое было все. Я плакала всю ночь. Утром появляются нагруженные, как верблюды: сумки, продукты, веник зачем-то. Это Надька, конечно. Как вошли, сразу убираться начала – барак подметать.

Ну пошли к маме. Уже середина дня, а все трое спят. И мама тоже. Надька опять хозяйничать. Верка ласково маму потрепала. А она ни в какую, мотает головой, просыпаться не хочет. Верка сильнее треплет – не хочет глаз открывать. Тогда Надька набрала в рот воды из-под крана в коридоре, подошла и как прыснет маме в лицо. Мы замерли. Она глаза открыла и говорит: «Девочки мои!» И целует их, а они ее. А я в стороне – вроде как я уже приехала и нацеловалась.

Мама ноги спускает с кровати, и мы видим страшное – мамину правую ногу. Она была похожа на бесформенный мешок и не подчинялась сигналу головы – она реально была как мешок. Это называется лимфостаз. Это у нее еще после родов началось. Сначала ноги были разные – мама любила говорить: «У меня ноги – одна другой лучше!»

Но потом мы же ее долго не видели – и вдруг такой ужас: она на этот мешок не могла наступать. Вера стала делать массаж, она умела находить лимфоузлы. Пока мы у мамы гостили, она все время делала массаж. А потом девочки нашли у кого-то резиновые бинты – ну не бинты, а скорее растяжки, и стали бинтовать. И мама стала на ногу наступать. Соседки были так потрясены, что одна даже подарила маме носки, а это был очень ценный подарок – пестренькие такие, из ниток, женщины надергивали всюду, где можно, нитки и делали крючок из школьной ручки – такие красивые носки вязали, меняли на еду.

Митя вспомнил, что его мама тоже всегда вязала – чаще коврики из нарезанных из старой одежды ленточек. Хорошие коврики получались – если такой в ванную положишь, ни за что не поскользнешься, так мама говорила.

Много всего умели наши мамы.

Люба подергала его, заметив, что он отвлекся, и вернула к рассказу:

– Послушай, Митя, тетки эти ужасные оказались не ужасные, а такие же, как мама, несчастные. Одну звали Мотя, тетя Мотя, а другую, которая носки подарила, не помню. Они просто всегда есть хотели. И вот мама поднимается, а тетки на нее смотрят, думают, с чего бы склоку начать, и тут Надька раз – и каждой в рот по пирожному. У них зубов-то нет, а пирожное мягкое – и вот они молча жуют.

Вера достала расческу и маме волосы расчесывает. А я стою как чужая. Надька мне протягивает чайник, говорит, иди поставь. «Куда?» – спрашиваю. А она: «А я знаю, поспрашивай давай!» Нашла кухню, налила воду в чайник, а тут ко мне тетка какая-то – рвет чайник из рук и кричит: «Это мой, не трожь!»

Я вернулась – там все кипит. Тетки прихорашиваются, в зеркальце смотрят. Мама уже сидит за столом. Верка ей шарфик привезла и куртку теплую. Надя хлеб режет кусками, колбасу и по тарелкам. Не успевает нарезать, тетки все сметают. А мама сидит такая торжественная, как царица. «Поставила? – спрашивает Надька. – Чайник поставила?» Я молчу. А мама вдруг говорит: «Спасибо, у нас все есть. Можете идти». Я не понимаю, кому она говорит, но догадываюсь. А девочки хохочут, плодово-ягодное вино разливают по чашкам. «Идите, идите, – машет мне мама».

«Иди, – говорит вдруг Надька, – там, небось, чайник вскипел». А Верка мне подмигивает и за мной в коридор: «Ты не обращай внимания. Чудит она просто». – «Вера, она меня вчера не узнала. Она вообще меня не узнала. Что с ней такое?» – «Это болезнь, Люба, это просто болезнь».

Люба снова посмотрела на поляроидный снимок и сказала:

– Митя, это была не болезнь!

* * *

Вернулись в квартиру. Олег играл на гитаре «Над небом голубым», подражая Гребенщикову. Вера и Надя подпевали.

– Митя, а ты где остановился? – спросила Вера.

Митя ей всегда нравился.

– Спасибо, я у знакомых. Будут ждать. Увидимся. Я еще два дня буду. А вы?

– А мы завтра в разные стороны.

Попили чаю, немного попели. И Митя стал прощаться: он никогда не путал Веру и Надю.

– А теперь я тебя провожу, – сказала Вера, подошла близко и попросила: – Дашь покурить?

Митя посмотрел на свои часы:

– Поздно, ну давай, только недолго, они там рано ложатся.

Надя, прощаясь, бросилась Мите на шею:

– Увидимся ли еще?

Люба листала альбом и не реагировала на то, что Митя уходит. И вдруг закричала:

– Ну смотрите, смотрите, это же не я. Или я?

* * *

Митя и Вера шли по знакомой и неузнаваемой улице Карла Либкнехта. Вдруг Вера спросила:

– «Маленькая Вера» – знаешь такое кино?

Митя удивился:

– Не слышал.

– Там про меня.

– В каком смысле?

– Я такая же, как она, – она свободная, она любви хочет настоящей, а живет в таком скучном городе с такими скучными людьми. Ты посмотри, пожалуйста, все поймешь.

– Ну посмотрю, когда в Алма-Ате буду. Как называется?

– «Маленькая Вера», я же сказала.

– А я думал, ты о себе говоришь. Вер, скажи, а когда умерла Софья Александровна и где?

Вера задумалась – говорить не хотелось, она просто буркнула:

– Дома умерла в своей кровати.

* * *