Живые люди

Андрей зашуршал оставленной на столе пачкой «Явы», извлекая оттуда сигарету; он глядел в окно отсутствующе, равнодушно, как будто этот разговор совсем его не касался.

– С сигаретой – на улицу! – свирепо сказала Ира. – Хватит уже, весь дом задымили, детям здесь спать.

Андрей неохотно поднялся, и сунув пачку в карман, пошёл к выходу. Серёжа посторонился, пропуская его. Входная дверь хлопнула.

– Какие тебе еще нужны предложения? – рычал Лёня.

Он стоял посреди комнаты, широко расставив ноги, такой же большой и угрожающий, как недавно ушедший человек в камуфляже, спросивший у моего мужа «которая из этих баб твоя?»

– Я уже всё предложил. Тогда ещё. Сигарет они принесли, шоколадку детям, мать их! – смятая пустая пачка, всё ещё лежащая на полу, хрустнула под его ботинком. – Жрать им нечего. Суки. Ты им еще ружьё подари. И бабу. У тебя лишняя. Вместо того, чтоб учить их рыбу ловить, заглянуть к ним ночью. Они там перепьются все и спать лягут…

– Ну давай, попробуй, Рембо херов, – сказал Серёжа. – Лицо раскрась и нож в зубы, я тебе дам, у меня много. А когда они тебя пристрелят, сразу станет легче определиться, какая баба лишняя.

На короткое мгновение мне показалось, что Лёня сейчас его ударит. Они стояли в каком-нибудь метре друг от друга, с раздутыми ноздрями и сжатыми кулаками, но прошла минута, другая – и ничего не произошло, и Серёжа, наклонившись, принялся расшнуровывать ботинок, а когда он снова выпрямился, лицо у него было уже совсем другое.

– Мы не будем с ними воевать, – сказал он вполголоса. – У них автоматы, и чёрт их знает, кто они такие на самом деле. Я не идиот и всё прекрасно понимаю, но воевать – не будем. Нас тут не трое мужиков. Тут девчонки и дети. Мы не осилим войну. По крайней мере, сейчас.

– Согласен, – поддержал папа. – Уймись, Лёнька. Пока вроде бы нормально всё, и про баб они невсерьёз. Странно, что они в первый день про баб шутить не начали. Я таких, как они, повидал в своей деревне. Они тебе и про бабу пошутят с порога, и про козу, ты же не думал, что они тебе Шекспира тут в оригинале примутся читать?

– Вот и я таких повидал, – заворчал Лёня мрачно, но видно было, что он сдался и больше не станет спорить. – Они не шутят. Такие никогда не шутят.

Ира загремела тарелками, собираясь кормить детей; мальчик снова вскарабкался Серёже на руки, а я, воспользовавшись случаем, выскользнула наружу, чтобы выкурить еще одну сигарету. Стоявший возле двери Андрей молча протянул мне пачку и щёлкнул зажигалкой. Какое-то время мы просто стояли, прислонившись к стылой стене дома, и курили, глядя в черноту. Уже совсем стемнело, и в каком-нибудь шаге от дома не видно было ничего, и озеро лежало темное и беззвучное под нашими ногами.

– Как ты думаешь, им можно доверять? – спросила я не потому, что мне было важно услышать, что он скажет, а просто затем, чтобы не стоять тут в тишине, как чужие люди; но он просто поднял и опустил плечи, не удостаивая меня ответом.

Я даже этого не увидела; скорее, догадалась по шороху его зимней куртки и вдруг подумала – я теперь такая же, как он. Не спорю, ничего никому не доказываю. Просто молчу и смотрю в окно. Жду, пока остальные всё решат за меня. И ведь это же не я, давно не я. Что со мной случилось? С каких пор я сделалась такой пассивной? Откуда взялась во мне эта коровья терпеливая покорность? Я вспомнила широкое, некрасивое, темноглазое Анчуткино лицо, и как он ерошил волосы мальчику. Завтра они с Сережей уедут в тайгу, один на один. Что, если я вернусь сейчас в дом и скажу Серёже: «Ты не поедешь. Мы ничего о нём не знаем. К чёрту мясо, которое вы, скорее всего, всё равно не найдёте. К черту все. Не езди с ним, останься. Я не пущу тебя».

Только я еще ни разу, ни разу за три года не говорила Серёже «ты не будешь этого делать». Я даже не могу представить себе, как это – открыть рот и сказать ему «не смей, я тебе не позволю». Я просто вернусь сейчас в душную комнату и буду ждать, когда ребенок, наконец, уступит его мне. А после буду лежать рядом с ним под расстегнутым спальным мешком, и если он не очень устал сегодня, он положит мне на бедро горячую ладонь и шепнёт: «давай выйдем на улицу, малыш», но скорее, он просто провалится в беззвучный, неподвижный сон, и я несколько часов подряд буду слушать его ровное дыхание, пока тоже, наконец, не усну.

Догорающая сигарета обожгла мне пальцы.

– Анчутка… – сказала я, бросая ее в глубокий, испещренный темными провалами следов снег под мостками. – Что это за имя такое? Ужасно странное слово.

Андрей сделал последнюю затяжку и тоже выбросил сигарету, щелчком пальцев швырнув ее далеко вперёд, в обступающий дом ельник. Уже взявшись за дверную ручку и наклонив голову, чтобы не стукнуться о низкую притолоку, он слегка повернулся ко мне и ответил:

– Это не имя. Анчутка – это черт такой, мелкий бес.

10