Живые люди

– При чём? – перебил он сразу. – При чём?! Я скажу тебе, при чём. Ты слышала, как он спросил – «которая из баб?» Он даже имени твоего не назвал, ему всё равно – какую… Все эти конфеты, макароны, мыло… Ты думаешь, он дружить с нами собирается? Ни черта ты не понимаешь, нам нельзя на тот берег, уже только поэтому нельзя.

– Господи, – ответила она. – Даже если и так, какая тебе разница?

– Ты просто хочешь меня позлить, Ир. Это глупо. Конечно, я не позволю, чтобы мой сын…

– Ах, ты не позволишь, – сказала она медленно. – Дело ведь не только в сыне, да?

– Какая ерунда, ну Ирка. При чём здесь. Опять ты с этими бабскими глупостями…

– С бабскими? Ты тоже считаешь нас просто бабами? Может, тебе даже нравится этот твой теперешний гарем, а, Серёженька? Всё хорошо, все на глазах, может, ты со временем еще по ночам начнёшь ко мне заглядывать – а что такого? Никто ведь и слова не скажет?..

– Дура, – сказал он тихо и с яростью. – Заткнись немедленно.

– А вот это ты брось, – ответила она так же тихо, но с такой силой выплёвывая слова, что он немедленно замолчал. – Я тебе ничем не обязана. Я тебе никто, ты понял? И благодарить мне тебя не за что. Если бы не Антошка, ты бы бросил меня там подыхать, я бесплатное приложение. И не смей мне здесь рассказывать, что мне можно, а что нельзя. Тоже мне, спаситель. Ты представь себе, ты просто представь себе – каждый день, каждый чертов день… я не хочу на это смотреть, я не должна на это смотреть. Ну как ты не поймёшь, я совершенно одна здесь. Так что не вздумай указывать мне. Если я захочу, я выберу себе любого из них – хоть этого уголовника, хоть мальчика этого тощего, да хоть чёрта лысого! Заберу Антошку и уйду на тот берег. И они возьмут меня, ты понял, они с радостью возьмут меня, и будут кормить, и мне не придется больше участвовать в этом… смотреть на это… и мы никогда больше не будем жрать эту сраную рыбу.

Очень долго было тихо. Слышно было только, как она дышит, прерывисто и неровно, как после драки.

– Я не смогу тебя там защитить, – сказал он наконец. – Ни тебя, ни Антошку. Это слишком далеко.

Она не ответила.

– Я всё понимаю, Ирка, – сказал он почти с нежностью, – просто надо потерпеть, понимаешь? Ты же можешь, ты…

– Потерпеть? Потерпеть, пока – что? Пока всё это закончится? А ты уверен, что это вообще – когда-нибудь – закончится? – Она уже плакала. – Иногда мне кажется, что это всё – навсегда. Насовсем.

Я не стала больше ждать. Даже на то, чтобы выдумать достойный предлог, времени уже не осталось, и потому я просто распахнула дверь и ступила прямо в снег, покрывающий мостки. И тут же поняла, что забыла надеть ботинки. Нет, он не прикасался к ней; они стояли в метре друг от друга, прислонившись к стене дома, ровно так, как я себе представляла, подслушивая за дверью. Она быстро подняла подбородок, шумно вдохнула и закрыла лицо рукавом, а он взглянул на меня, словно пытаясь вспомнить, кто я такая.

– Не кричите, – сказала я. – Перебудите всех.

И поспешно нырнула назад, в дом, чтобы не дать им увидеть моё лицо.

12

Боюсь, что причиной всех дальнейших событий оказался вовсе не мой бессильный ультиматум, который я (и мы оба знали это) вряд ли сумела бы привести в исполнение, а именно этот тихий ночной разговор, о котором я, наверное, даже не узнала бы, если бы мне не случилось проснуться в темноте и на цыпочках подойти к двери. Я могла сколько угодно швыряться подушками, бегать в слезах по озеру, прятаться на том берегу, и всё осталось бы без изменений, если бы не эта женщина, которую, будь у меня выбор, я ни за что добровольно не назначила бы себе в союзники. Серёжа легко отмахнулся от моих беспомощных жалких угроз, но почему-то немедленно поверил в серьёзность ее намерений, хотя на самом деле она почти слово в слово повторила то, что несколькими часами раньше сказала ему я. Только мне потребовалось четыре месяца для того, чтобы собраться с духом, в то время как она, казалось, заговорила немедленно, в тот же день, когда эта мысль впервые пришла ей в голову.