Живые люди

Только бы они не передумали, повторяла я про себя, торопливо переставляя ноги, разъезжающиеся на едва присыпанном снегом льду; они ведь могут. Вот сейчас мы поднимемся на берег, полные радостного возбуждения, уже поверившие в то, что он наш, этот маленький новый дом, а они, эти трое пришлых незнакомцев, выйдут к нам и скажут – нет. Вашей машины, вашего ружья и патронов недостаточно. Мы передумали, скажут они, и эта баня нужна нам самим. Возможно, мы станем спорить, доказывая призрачность прав – и их, и наших – на что бы то ни было, торчащее из мёрзлой земли в этом забытом богом уголке света; может быть, мы станем просить, предлагать им взамен что-то ещё. Может, мы даже попытаемся им угрожать, но совершенно ясно, что стоит им передумать – и дома мы не получим, и поплетёмся обратно в свою нищую, неустроенную безнадёжность. Доживать до весны.

К моменту, когда мы перешли, наконец, озеро, преодолели сопротивление прибрежного частокола сорняков и выбрались на вытоптанную площадку перед первой громадной избой, я почти уже свыклась с мыслью, что мы пришли сюда напрасно, и оживленная болтовня остальных доставляла мне почти физическую боль. Я была готова хватать их за рукава и кричать им – заткнитесь, подождите, ещё ничего не решено; до тех пор, пока я не услышу собственными ушами, что дом этот нам отдадут, нельзя радоваться, строить планы, распределять комнаты, нельзя вообще говорить об этом вслух, потому что по наивному, детскому, но от этого не менее бесспорному закону, любое произнесенное слово способно легко разрушить хрупкую, непрочную конструкцию еще не случившейся реальности.

Они ждали нас на крыльце, Анчутка и два его бессловесных камуфляжных адъютанта, лениво покуривая и наблюдая за нашим приближением.

– Здорово, мужики! – крикнул Серёжа ещё издали, как мне показалось, слишком поспешно, слишком приветливо, словно существовала какая-то четкая, строго определенная мера дружелюбия и приветливости, сразу за границей которой начиналась заискивающая слабость, снова означавшая, что дома нам не получить; но в ответ на Серёжин возглас все трое, как по команде, пришли в движение, закивали, спускаясь с крыльца, затаптывая окурки, протягивая руки для пожатия.

– Ого, – живо произнёс Анчутка, рассматривая разбитое Серёжино лицо. – Я смотрю, у вас вчера нескучный был денёк. Это кто ж тебя так? Жена что ли?

И они захохотали, все трое, а нам осталось только топтаться перед ними, дожидаясь окончания этой вспышки жизнерадостного веселья.

– Жена, кто ж ещё, – легко сказал Серёжа, и я подумала: хотела бы я знать, которую из нас все вы имеете в виду, но в этот самый момент Анчутка убрал с лица улыбку (остальные двое, как будто внимательно следившие за его выражением, немедленно замолчали) и сказал уже серьёзно:

– Ну что. Давайте сначала машинку посмотрим, а после поговорим про ваше новоселье.

Место, где стояли наши машины, выглядело теперь совершенно иначе, чем в новогоднюю ночь, когда мы – беззаботные, пьяные, смеясь, спотыкаясь и поддерживая друг друга, бродили вокруг, сдвигая вниз толстые, съезжающие лавинами с покатых крыш снежные пласты, заглядывая внутрь. Видимо, наши новые соседи проявили к этим машинам гораздо больший интерес, чем люди, жившие здесь до них, потому что все три – «Лендкрузер», пикап и Серёжин «Паджеро» – были теперь тщательно обметены и доступны взглядам, а пространство вокруг, раньше заваленное глубоким, по колено, снегом, оказалось вытоптано и пусто. Я представила себе, как они ходят кругом, по-хозяйски расчищая лобовые стёкла, отряхивая крыши, выбирая – Серёжа предоставил им в этом полную свободу. И несмотря на то, что дом (целый дом! три комнаты, чистые свежие бревна!) в наших теперешних условиях стоил всех этих машин, ненужных, бесполезных, с пустыми баками; несмотря на то, что захоти эти три чужих мужика, они могли бы взять любую, а то и все три, безо всякого спроса, потому что мы бросили их здесь, на берегу, без охраны; даже несмотря на то что, решись мы бежать отсюда (при условии, конечно, что где-то нашлось бы место, обещавшее нам спасение, и мы каким-нибудь чудесным образом раздобыли бы топливо), мы сумели бы уместиться и в двух машинах теперь, когда продовольствия, составлявшего львиную долю нашего багажа, уже не осталось; словом, несмотря на всё это, самый вид этих трёх автомобилей, которые каких-то четыре месяца назад в течение одиннадцати суток ежедневно спасали нам жизнь, а теперь стояли беззастенчиво осмотренные, подготовленные к передаче, заставил нас замолчать и почувствовать себя предателями.