Живые не любят умирать

– Мы ничего не могли сделать тогда, – заговорил он спокойнее, обнимая меня за талию и гладя по волосам, – но мы многое можем теперь. Найти их всех и сдать в руки правосудия. Они свое получат, можешь не волноваться.

Тут где-то неподалеку что-то зашевелилось.

– Ой-й-й… Где это я? Почему так темно… Кто это рыдает? Мама, это ты?

– Нет, это я, – всхлипнув, сообщила я Паше.

– А, Катюха… – Наконец в голове друга что-то прояснилось: – Тише! Ты что? Они же услышат!

– Они давно ушли, – вздохнув, заверил Пашу Женька, которого я снова переписала из отряда врагов в друзья.

– Как, уже?

– Ох… Ты когда отключился?

– В самый жуткий момент! Я услышал шаги на лестнице. Затем они вошли и зажгли свечи. И тут началось! Они стали бормотать заклинание на каком-то древнеегипетском языке, я рискнул высунуться – а там… Такие страшилища! Та-кие! – повторил он со значением. – Вы-то, видать, с закрытыми глазами сидели, раз не испугались, так я вам расскажу: на них черные-пречерные свободные одежды, а на лицах – черные-пречерные капюшоны. Они мне сразу напомнили средневековых палачей. Вот страсть! Я тут же представил, будто меня ведут на плаху, чтобы казнить, и… похоже, лишился чувств от всего пережитого.

– Много же ты пережил, – печально и немного завистливо вымолвил Жека, посветив фонариком на Пашино лицо, – ничего не скажешь. Увидел черный капюшон и грохнулся в обморок, точно великосветская барышня.

– Ну, я очень испугался! – кинулся тот оправдываться. – Ты не поверишь, они были во всем черном и мычали! Это была месса, я вам точно говорю!

– А я-то думал – собрание членов профсоюза. Позор тебе вечный. Ладно, пора выбираться. Идем.

Он выбрался из-за шкафа. Мы медленно двинулись к выходу.

– А что это под ногами? – споткнулся Самойлов.

– Не топчите место преступления, ради бога! – взмолился Евгений.

– Какого-такого преступления?

– Убийства.

– Обожаю твое чувство юмора! Собрание членов профсоюза… – передразнил Паша друга, не подозревая, насколько серьезным был тот.

– Я не шучу. Реже надо в обмороки падать. Глядишь, очнешься – а у тебя уже внуки подрастают.

Самойлов выронил фонарик.

– Хочешь сказать, то, по чему я прошелся сейчас, это был… был… Это был… Это… Труп?

– Да, только давай не будем это здесь обсуждать, o’кей?

Я изо всех сил старалась не глядеть под ноги. От одного взгляда на заколотую Алю, уверена, я могла бы отправиться следом за ней на тот свет.

По дороге обратно Женька сказал:

– Позвоним анонимно по ноль два и укажем, где искать труп.

– Ага, – не согласился Павел, – у них, думаешь, определителя нет?

– Боже, за что меня окружают одни идиоты? – Последовал долгий пристальный взгляд в небо. – Я что, по-твоему, с мобильного буду звонить? На то имеются автоматы, усек?

– Странно, что именно ты предложил позвонить в полицию, – снова пристал к другу Пахан. – Ты же органам вроде не веришь?

– Органу я верю, но только своему. Остальные меня не волнуют, – ушел тот от прямого ответа.

Когда мы вошли в калитку, я заметила красный огонек на воротах и предложила:

– Может, включим сигнализацию? Охрану жалко. Их уволят.

– А ты знаешь, где она включается? Ты знаешь? – изумился Паша, считавший меня, по меньшей мере, агентом 007.

– Нет, откуда мне знать? – Мы подошли к дому и открыли дверь. – Давайте зайдем и посмотрим внимательно. Где-то должен быть пульт управления.

– Ты не знаешь? Странно. – Сначала я приняла это за ерничанье, но потом убедилась: Павел всерьез уверен в моем всезнайстве. – Как же мы ее включим?

– Зато я знаю, – выпендрился Женька, осторожно прокрался в комнату к охранникам (мы остались в коридоре и наблюдали сей опасный трюк с порога через приоткрытую дверь) и нажал на какую-то неприметную на первый взгляд кнопку, которая сливалась по цвету со столом, и, не зная ее точное местоположение, найти ее было трудно. В ту же секунду яркая (настолько яркая, что мы видели ее через окно их комнаты) дотоле красная точка-лампочка на воротах сменила цвет на зеленый, говорящий о том, что сигнализация включена. – Вуаля.

– Аплодировать уже можно, или что-нибудь еще покажешь? – съязвила я, когда он вышел и плотно закрыл дверь.

– Останемся наедине – покажу, – не остался он в долгу.

– Вообще говоря, ты озабоченный.

– Вообще говоря, ты язва.

Обменявшись любезностями, дальше мы пошли молча, так как на верхних этажах шуметь небезопасно, могут услышать и начнут задавать вопросы. Не знаю, о чем думали парни, а вот я думала о тех пяти буквах…

Словесное молчание мы нарушили, только поднявшись на четвертый этаж и направившись к моей двери, и нарушила его конечно же я:

– Почему мы ночуем всегда у меня? В конце концов, я не обязана быть гостеприимной круглогодично! У каждого есть своя комната!