Живые не любят умирать

– Ну… я, конечно, немного утрирую, но в целом незакаленный организм, к тому же со слабым иммунитетом и плохой сопротивляемостью к различным инфекциям… – оправдывался Паша, испуганно на меня глазея, очевидно, ожидая, что я вот-вот, точно пантера, на него наброшусь и растерзаю.

Я молча вышла из столовой, громко хлопнув дверью и услышав за спиной слова Вячеслава Тихоновича:

– Это я ее разозлил, да? Своим неуместным предложением замужества? Ну я и болван!

Что ему ответили, я уже не слышала, поднимаясь по лестнице и размазывая слезы по щекам.

Как она могла? Как она могла?!

Ответ на пятый вопрос – кто выпустил Ольгу? – был настолько очевиден, что его невозможно было не заметить, но настолько ужасен, что замечать его не хотелось. Любовь застилает нам глаза, она даже способна манипулировать разумом, отсеивая непонравившиеся мысли и находя им якобы достоверное объяснение. Я была в нее влюблена, если можно так сказать. Наконец здравый ум, устав от этой дурацкой игры в прятки, создаваемой чувствительным сердцем, просто послал мне ответ через ассоциации. Зацепившись за фразу «воспаление легких», он воскресил в памяти ее рассказ. Теперь все стало на свои места: как и алкоголик, укравший драгоценности, поплатился за свое злодеяние внезапной болезнью, так и она вовсе не случайно слегла с приступом. А на следующий вопрос – почему не выпустили Щавелева? – пусть ответит мне сама Инна Михайловна, когда поправится.

М-да, веселая, мудрая, добрая старушка, отзывчивая, заботливая и любящая, предстала сейчас в своей новой ипостаси. Циничный и расчетливый соучастник преступлений, сумевший затесаться в круг противников, точно шпион, дабы держать руку на пульсе и, ежели что, не преминуть вонзить нож в спину «союзникам», что она и сделала. Упущение ценного свидетеля – это ли не нож в спину?

Я с силой хлопнула дверью в свою спальню и услышала, как посыпалась штукатурка. А не будут ли гостеприимные Серовы против, если я разрушу тут все к долбаной матери?

Я подошла к комоду и свалила его на пол с оглушительным стуком. Стоявшие на нем предметы туалета звонко рассыпались по всему полу.

Инночка Михайловна…

Слезы застилали глаза так, что я уже ничего вокруг не видела. Тогда я просто села на пол и стала раскачиваться из стороны в сторону, точно завсегдатай психбольницы.

Да, моя хваленая интуиция оставляет желать много лучшего. Больше всех я подозревала Нину, так как ей проще остальных было подсыпать в тарелку или чашку Инны Михайловны какой-нибудь дряни. Тем более что, в отличие от няни, она не настолько самостоятельна, чтобы выступать против работодателей. Однако, если брать фактуру, то в первую очередь нужно было подумать именно на Инну Михайловну. Она столько лет прожила с этой семьей под одной крышей. Тот, кто охотится за Варламовыми, выбирая себе соучастников, не мог обойти вниманием такого человека. Интересно, что он ей обещал? Крыло нового замка, когда они его получат? Ежедневные прогулки возле красивых озер? Может, просто много денег?

Как, однако, здорово вы нагадали мне лицемерие, ложь и предательство! Предателей уже двое. А если брать в расчет Серова и Щавелева, то вас получится целый табор. Браво, ребята! В погоне за чужими землями только так и надо!

Поднявшись, я еще пару-тройку раз шибанула дверь ногой и почувствовала нечто сродни облегчению. Что ж, нет худа без добра. Теперь я знаю, что остальным можно верить. Отрицательных героев не бывает больше, чем положительных – это закон. Закон жизни. А если это не так, то и жизнь мне такая не нужна. И пусть следующий, уже пятый, участник сей группировки лишит меня ее.

Умывшись, я вышла из замка и направилась в Медведково: цель преступлений была ясна, сами преступники вычислены, а вот средства достижения этой цели были пока непонятны. Для того и нужны были позарез местные жители, желательно перешагнувшие семидесятилетний рубеж.

По знакомой дороге я добралась до магазина и заняла там выжидательную позицию. Поскольку деревенским старушенциям, помимо огорода, шопинга и распространения сплетен заниматься было катастрофически нечем, ждать мне пришлось недолго. Заметив знакомую фигуру, я бросилась к ней с той же прытью, с какой на вещевом рынке небогатые покупатели бросаются к лотку с надписью «распродажа».

– Софья Галактионовна, здравствуйте! Вы, наверное, меня не помните? – Глубоко посаженные бесцветные старушечьи глазки с любопытством уставились на меня. Без особого труда в них читалось слабое узнавание, внимание и ожидание продолжения. – Больше недели назад мы встретились в этом магазине. Я из того замка, – ткнула я пальцем в выглядывающее из-за пригорка имение Серовых, но старуха даже не посмотрела в ту сторону. Ее блеклые глаза неотрывно следили за всеми моими движениями, и от этого я почувствовала себя не в своей тарелке.

– А-а! – наконец-то вспомнив меня, прошуршала пожилая жительница Медведкова голосом Бабы-яги. – Соседушка неприкаянных душ Варламовых. Как же ж, помню тебя, сакалерозу неть еще.