Живые нити

Если Алеку снились сны, что случалось крайне редко, то это всегда были кошмары. За шесть лет службы он насмотрелся на всякое: трупы, мерзкие, переломанные, со следами разложения; литры крови, иногда даже капающей с потолка; лица людей, искореженные ужасом и горем. Перестрелки, драки, тупиковые ситуации. Опасность, разливающая по венам магию дома Оленя и требующая плату поутру. Но ничего из этого Алеку не снилось. В темных, всегда черно-белых снах к нему приходил отец.

До одури пьяный, пахнущий дешевым виски и резкими до тошноты сигаретами, он наклонялся к уже взрослому Алеку и говорил: «Почему ты такой слабак, сынок? Неужели твоя мамашка не нагуляла тебя? Не знаю, какая мысль пугает меня больше: то, что эта шлюха раздвигала ноги перед каким-то быдлом, или то, что ты и впрямь мой сын». Или он дергаными движениями вытаскивал кожаный ремень из штанов и клал его на стол рядом со стаканом — до поры до времени. Или хохотал без слов, до слез на небритых щеках.

Во снах Алек всегда был взрослым, хотя самой встречи в реальности не случилось: отец умер, едва Алеку исполнилось десять лет. Но даже взрослый он не мог ничего ответить: губы были заклеены липкой лентой, а руки и ноги привязаны к стулу. Алек просто сидел напротив отца и смотрел на то, как он надирается, упиваясь жестокостью, брызжет едкими как сигаретный дым словами, взмахивая ремнем в руке или угрожая огромным кулаком.

Алек просыпался с липким чувством собственной незначительности: хотелось дважды вымыться и выпить литр кофе, непременно с тремя ложками сахара. Сладкое дома было запрещено, якобы «способствуя ухудшению поведения».

Сейчас же, запертый в одновременно более сильном, более быстром, но куда менее удобном теле, Алек чувствовал себя в длинном полусне. И в этом зыбком, напоминающим кошмары бытие отец будто стоял рядом. Он ничего не говорил, просто курил и смеялся, дыша на Алека несуществующим в реальности сигаретным дымом. Но что вообще существовало в реальности? Эти копыта? Эти рога? Эти стены?

«Мертвые мертвы и не имеют власти над живыми», — повторял он себе, но отец был будто бы живой. Куда более реальный, чем приходящая иногда Дина.

Он слышал её шаги, скрип открываемой двери загона, видел её уставшее обеспокоенное лицо.

«Не молчи, скажи мне что-нибудь! — хотелось рявкнуть во весь голос. — Я понимаю человеческую речь? Что я такое?»

Но она молчала, лишь смотрела на него грустными глазами и гладила по спине. Только это прикосновение и делало Дину настоящей — иначе он решил бы, что придумал её.

Алек не понимал, сколько прошло дней или недель. Время шло по-другому, бесконечно тягучее, как сладкая пастила, туманное, как сигаретный дым. Он жил в бреду, изредка выныривая и словно со стороны следя за тем, как оленье тело ест, ходит по загону, чешет рога о стену. Он дергался в этой клетке, пытаясь найти выход, но его не было. Разве существует дверь, открыв которую ты можешь выбраться из странного, чужого тела?

Мало, что могло выдернуть из этого жуткого бреда в компании мертвого отца. Лишь маленькая девичья рука, гладящая его по холке.

Вот бы услышать её голос. Только бы знать, что он поймет сказанные ею слова. Он же раньше понимал… А сейчас?

И почему молчит отец, ждущий его по ту сторону? Хоть бы наорал…

* * *

Алек очнулся на полу. От досок тянуло прохладой, и он дрожал всем телом. В висках гудело, но не так, как обычно после звериного гона — он будто страдал от легкого похмелья, а не от черепно-мозговой травмы.

Алек приподнялся на локте, постарался сфокусироваться на вещах вокруг.

— Ты… ты в порядке? — встревоженный тихий голос прозвучал где-то поблизости, но Алек потерялся в пространстве и не сразу сообразил, кто это говорит и где этот кто-то находится.

— Дина? — спросил он в пустоту.

Мир приобретал привычные очертания, размазанные линии собирались во всё более и более четкие картинки, цвета возвращались. Вокруг было сумрачно, над головой кружилась единственная довольно блеклая лампочка. Тени в углах перестали быть объемными, как их видел звериный глаз, и превратились в обычные пятна.

— Это я, — ответила Дина, и его зрачки наконец-то сфокусировались на встревоженном лице. Растрепанная, в дешевом платье, измазанном чем-то зеленым, она склонилась над ним, щурясь в полумраке загона. Под глазами легли огромные, почти черные синяки, и так острые черты лица выступили ярче. Выглядела она куда паршивее, чем обычно.

«Красивая,» — подумал Алек, словно увидев её в первый раз.

— Ты понимаешь, где ты? — спросила Дина, подходя еще ближе и склоняясь над ним. — Помнишь, что было?

— Да, помню… — хрипло ответил он, не в силах оторваться от кудрявой пряди, выпавшей из её пучка и лежащей на шее. Дина нахмурилась, потом легкий румянец окрасил щеки.

— Я поищу тебе какую-нибудь одежду… — пробормотала она и, попятившись, вышла из поля его зрения. Он хотел остановить её, но не успел. Алек двигался заторможенно, думал тоже: он так и не успел решить, настоящая она или плод его воображения. А еще только сейчас сообразил, что лежит голый и потный на полу стойла.