Живые

– Я сейчас сам тебе врежу, дурень Колючий! – заорал Егор, а на голограмме тем временем продолжали разворачиваться спирали, сливаясь в огромный толстый ствол. Распускались усики, лопались узелки-почки, выдавая новые завитки и новые стебли.

– Вырубай, смотри, что у тебя! – снова заорал Егор.

Его раздражение горячей волной передалось Эмме. Адреналин Егора пьянил, заставляя чувствовать напряжение и приятную готовность в мышцах.

– Я хочу разобраться в этом, – резко заявил Колючий. – Если мы не поймем принцип их работы, мы никогда не сможем одолеть их.

– Мы их и так не одолеем! – Голос Егора звенел высокими нотами ярости, и Эмма понимала, что сейчас им владеет страх и злость. Эти два чувства всегда бывают рядом. Страх и злость – это то, что накаляет воздух, делая его горячим и едким.

А на голограмме уже поднималось дерево – это было именно дерево. Толстый ствол, состоящий из сотен тонких витков и усиков, изящные, опускающиеся вниз ветви и множество листьев и почек, рождающих новые витки и новые ветви.

Зрелище завораживало и пугало одновременно. Оно обладало невероятной силой и энергией, оно обладало жизнью. Электронной, искусственной жизнью. Придуманной и созданной. Но эта жизнь имела крепкую волю и крепкое желание побеждать.

Егор и Колька спорили, стукая время от времени друг друга по рукам, но Эмма уже не слушала их. Она поняла все, что хотело сказать зерно. Ведь не случайно оно с такой уверенностью и наглостью развернулось перед ними во всей красе. Показало свою сущность, свою внутренность. Свою мощь и свой размах.

Это только кажется, что плата крошечная. На самом деле из нее вырастет огромный организм, огромная сущность, как из крошечного зернышка вырастает высокое дерево.

Насколько дружественным к людям будет это «дерево»? Насколько сильно надо его опасаться?

И Эмма с потрясающей уверенностью поняла, что сильно. Очень сильно надо остерегаться прозрачных каракатиц, несущих в себе странную и сложную технологию, похожую на дерево. Эмма потянулась, чтобы отключить свой планшет, дернула переходник, голограмма вздрогнула. По ней пробежала легкая рябь, и ветви дерева пришли в движение. Оно взмахнуло всеми своими усиками и ветками, тряхнуло листьями, качнулось и вдруг мгновенно сузилось, съежилось, уменьшилось до одного длинного завитка – распрямленной спирали – и юркнуло куда-то вниз.

И тут же планшет Колючего зашипел, затрещал. Экран покрылся сеткой мелких трещин, сама голограмма развалилась на множество нечетких черных кусков, как разваливается сожженная бумага.

– Черт бы побрал… – потрясенно проговорил Колька.

– Я же говорил! – заорал Егор.

Эмма молчала. Она лихорадочно пыталась сообразить: успело ли «дерево» забраться в ее планшет? И почти сразу увидела, что успело. Тихий треск и множество трещин на тонюсеньком экране дали понять, что и ее аппаратуре пришел конец, быстрый и необратимый. Восстанавливать в этих планшетах теперь было нечего. Только черная, потрескавшаяся пластинка, от которой прямо на глазах отваливались куски. Отваливались и оставались лежать на столе, матово-черные, печально поникшие.

– Представь себе, что будет, если это окажется Мартин, – неожиданно тихо проговорил Егор.

Колька не ответил. Он вдруг подскочил, схватил микросхемку каракатицы и принялся давить ее ногами. Напрасный труд, его кроссовки не могли причинить никакого вреда этой штуковине, это Эмма тоже поняла с жуткой уверенностью.

– Это не поможет. Надо только в лучевую печь. Надо собирать их по всему кораблю, искать, где только можно. И в лучевую печь все. Вы поняли? Быстро, Колька. Давай, я отнесу.

2

Это легко сказать – давайте обыщем всю станцию и найдем. А на деле все это выглядело глупо и бестолково. Позвали на помощь Жанку, Тошку и Гошку. Объяснили, что от них требуется, разделили весь Третий уровень на секции и принялись искать.

Эмме достался участок рядом с цехом, тот самый, где она встретила девочку Женю. Ей помогала Соня, и они вдвоем обошли каждого пятнадцатого в кладовке – те недоуменно поворачивались, выполняя приказания, а голос Мартина в ухе непрестанно докладывал, что у остальных ребят все в порядке и каракатиц пока не обнаружили.

Пообедали наспех прямо в капитанской рубке и снова принялись за поиски. Но весь Третий уровень был тих и спокоен. Никому на глаза не попалось ни одной твари. Эмма уж так тщательно вглядывалась в потолок, в стены, в пол. Перед ней шла Соня, и получалась такая себе двойная проверка. Если бы Сонька что-то пропустила – Эмма, следуя за ней, наверняка бы увидела.

К концу рабочего дня весь Третий уровень был осмотрен и проверен. Ни одной каракатицы больше. Ни одной твари не нашли.

– Все чисто, – устало доложил Егор, плюхаясь в белое кресло.

– У меня тоже, – сказала Жанка.

Ее обычно хорошо уложенные темные волосы теперь торчали в разные стороны – острые прядки над прямыми бровями и черными глазами, над ровненькими ушками и сережками-стразиками.