Живые

Играть в мяч рядом с панелью было запрещено, и Эмма не играла, она и помыслить не могла о том, чтобы специально нарушать правила. Мяч укатился случайно – ярко-желтый, с бледными зелеными и красными пятнами. Пришлось его догонять. Эмма припустила следом, перескакивая через горшки с растениями и перелезая через скамейки. Ей казалось, что бестолковый мячик вот-вот остановится и окажется у нее в руках. Но выпуклые бока все крутились и крутились, разноцветные круги все мелькали и мелькали в заманчивой близости. Протяни руку – и поймаешь.

Эмма злилась, потому что за спиной звенела игра, подружки смеялись и называли ее медлительной. Эмма действительно не отличалась проворством и ловкостью и уже успела один раз споткнуться и тюкнуть коленом резиновую дорожку садика. Пока она поднималась, разглядывала коленку – не ушибла ли, – бестолковый мячик остановился.

Злость вдруг сдавила горячим обручем, и руки сами собой схватили ярко-желтого виновника происшествия и запульнули в сторону хихикающих подружек.

До сих пор Эмма, закрыв глаза, могла увидеть летящий желтый шар, проскакивающий голограмму с Законом, стукающийся о панель, проецирующую голограмму, и звонко хлопающий по дорожке. Бам-бам-бам! Победно и весело.

Голограмма дрогнула и на пару секунд потухла. В тот момент Эмма думала, что умрет от страха. Просто умрет на месте – и все.

Рядом вовремя оказался Колька, он отпихнул ее, поймал мяч и с самым невозмутимым лицом выслушал все нравоучения дона-12. Извинился: мол, это он кинул мячик, недосмотрел, его вина. Скорчил виноватую гримасу – грустную и торжественную. Этакий сорванец, нарушающий правила.

Конечно, никто отправлять в Изоляцию за такой пустяк не стал – но это сейчас Эмма понимала, что пустяк. А тогда, в восемь лет, у нее сердце замирало от ужаса.

В тот момент, когда прозрачные каракатицы поползли по разноцветным кабелям, Эмма почувствовала себя точно так же, как тогда в детстве, когда ярко-желтый пятнистый мячик летел через голограмму. Ужас, скованность, растерянность. Ситуация становилась неуправляемой, и уже ничего нельзя было поделать.

Жанка оказалась права, и эта мысль сверлила мозг, пока Эмма пятилась, отступала, оглядывалась и ежилась. Зато не растерялся Колька: точно так же, как несколько лет назад в парке, отпихнул Эмму назад, закрыл собой и тихо велел:

– Отступаем. Пятнадцатый, быстро уходи отсюда!

За спиной послышался вопрос андроида:

– Стреляем?

Конечно, роботы должны прикрыть своих хозяев. Надо только спрятаться за их спины, а после уж пускай стреляют.

Каракатицы шуршали почти над головой, совсем чуть-чуть – и они повалятся вниз, на волосы, плечи, залезут под одежду и…

Эмма дернулась и закричала:

– Стреляй, быстро!

– Не стрелять! Отступай и уходи! И забери Эмму! Уходим, уходим, – выдал в ответ Колька и принялся выпихивать Эмму наверх, заставляя подняться по ступенькам к двери.

Оставшийся пятнадцатый схватил Эмму за предплечье и потянул за собой, и в этот момент раздался легкий шлепок. На голову ему свалилась каракатица и тут же запустила щупальца в глаза – вылезли узкие нити, тоненькие, точно волоски, и принялись опутывать голову андроида. Тот попытался сбросить тварь, но ничего не вышло: его действия замедлились, застопорились.

Колька рванулся к роботу, отодрал проворную тварь, с силой швырнул прозрачное тело на пол и наступил ногой, пытаясь раздавить. Пятнадцатый нерешительно замер, и эта его медлительность обернулась еще двумя тварюками, упавшими на плечи робота и принявшимися проворно опутывать его.

Каракатицы стремились проникнуть внутрь робота, и Эмма отлично понимала зачем: чтобы поломать его и превратить в бесполезную груду металла, как они уже сделали с уборщиками. Надо сбить этих тварей во что бы то ни стало!

Она рванулась к андроиду, схватила одну – каракатица присосалась так, что пришлось стукнуть ее по мягкому, похожему на резину телу. Тварь обмякла, но на правую руку Эммы приземлилась еще одна и присоской на конце щупальца впилась в запястье. Эмма заорала так, что чуть не охрипла, но руку не отдернула, повернула слегка – быстро и резко, – прижала запястьем тварюку к корпусу пятнадцатого и сдавила.

Пятнадцатый сделал несколько выстрелов, снимая тех, кто подобрался поближе, и отступил.

Колька, пробравшись через груду каракатиц, тоже взялся было помогать. Но на него сели сразу две твари, и одна просунула тонкие бледные усики прямо ему в ухо.

Эмма только увидела это – рванулась на помощь и с такой силой отшвырнула тварь, что та отлетела, а Колька нехорошо выругался. Зашипел, хватаясь за ухо, пальцы его тут же окрасились кровью.

– Убираемся и закрываем их тут, Эмм! Мы уже ничего не сделаем! – прокричал он и, схватив Эмму за плечо, толкнул к двери.

Сам он шатался, и понятно было, что сил стоять на ногах у него не так уж и много. Руки его покрывали ранки, на щеке зияла царапина.

Эмма толкнула в гущу каракатиц пятнадцатого и велела Мартину отключить эту модель. Серийный номер сиял у робота на башке и на спине, потому она легко прочла его и распорядилась:

– Немедленно отключай. Вырубай вообще из сети, чтобы его не было.