Живым не брать

Домик, который Федотыч срубил пять лет назад, для него стал не только местом для жилья, но к тому же и крепостью. Окошек в срубе Федотыч не оставил. На кой они нужны охотнику-лесовику? Правда, на всякий случай с четырех сторон прорубил узкие амбразуры. При нужде через них можно было обозреть прилегавшее к дому пространство, в крайнем случае, выстрелить из ружья по непрошеным гостям.

Приложив немало старания, Федотыч прокопал подземный лаз, который начинался в подполье и выходил в двух десятках метров от дома на заросшем ежевикой склоне оврага. Изнутри дверь хатенки, сколоченная из толстых сосновых плах, закрывалась тяжелым деревянным брусом. Перебить её можно было разве что танковым тараном.

Появление солдата в камуфляже с автоматом и вещевым мешком за плечами Федотыч, который готовил на зиму дровишки, заметил издали. Приближавшийся к дому человек не был таежником. Он ломился через кусты с треском, как опупевший от страха медведь, которого охотники спугнули с лежки. В этом прочитывалось не только неумение ходить по лесу, но и внутреннее смятение, которое все время испытывал незнакомец. Все это очень не понравилось Федотычу, и он решил понаблюдать за незваным гостем из укрытия.

Он видел, как солдат подергал дверь, потом постучал в нее. Затем, когда попасть в дом не удалось, дал автоматную очередь. В этом действии не было никакого смысла, но оно со всей ясностью показало, что такого гостя следует опасаться.

Федотыч отложил топор, лег на землю, подложил для упора под цевье сосновую чурку и прицелился.

Мощная оптика снайперского ночного прицела приблизила фигуру человека, стоявшего у двери. Федотыч мог одним выстрелом сделать его инвалидом или убить, но такое ему даже не приходило в голову.

Марка прицела легла на приклад автомата.

После выстрела незнакомец выронил свое оружие и упал на землю. Федотыч и в тот момент мог попасть в любую точку его тела, было бы на то желание. Но ни нужды, ни желания губить кого-то не имелось. Он лишь понаблюдал, как солдат подтянул к себе автомат, схватил его и ползком, ползком убрался в кусты. Было ясно – теперь он уберется подальше от места, где ему оказали такой прием.

Еще тогда Федотыч подумал, что солдат – дезертир, хотя его удивило то, насколько глубоко забрался беглец в тайгу. И вот теперь появление Гуся с тремя сержантами окончательно подтвердило его догадку. Конечно же, небольшая команда преследовала беглеца.

Федотыч в сердцах хлопнул по столу ладонью.

– Он же сволочь! Это я сразу понял.

– Как? – спросил Гусь.

– Ты, когда подошел к двери, что сделал? Сперва потянул ручку – закрыто. Тогда только постучал. Хозяина надо уважать. Разве не так?

– Так, – кивнул Гусь.

– А этот хмырь врубил по двери очередь из автомата. Даже не знаю зачем. Хозяина попугать? Так ведь в тайге пугливые не водятся.

– Что возьмешь с бандита?

– Знал бы, когда стрелял, я бы его обездвижил.

– Ты что стрелял в него?

– Да, только целил в автомат.

– И попал?

– Ну. Нащепал лучины.

– И он ушел?

– Ну. Будете догонять?

– Надо, Федотыч. Он убил двух человек, одного ранил, снял кассу. Такой не остановится, если сочтет нужным убить ещё кого-то.

– И где ты намерен его догнать?

– На маршруте. Мы отстаем от него километров на пятьдесят.

– Не надо пугать своих ребят, Леня. Ты даешь ему слишком большую фору. За это время он умотал от вас всего верст на двадцать-двадцать пять, не больше.

– Ошибаешься, Федотыч. Мы вышли из гарнизона позже чем он, по меньшей мере, часов на двенадцать.

– Почему ты не учитываешь, что до рассвета, даже если он и шел, то все равно не мог двигаться по лесу как по шоссе. Потом у него с собой груз. Даже если это всего десять-двенадцать килограммов, плюс автомат, он будет вынужден отдыхать. И, наконец, извини, Леня, я не очень хорошего мнения о современных солдатах. Ходить они не умеют, им все колеса подавай.

– Если имеешь в виду меня, ты ошибся.

– О присутствующих говорить не принято. Ходить не умеют все, кроме вас четверых.

– Ладно, остряк-самоучка. Примем, что он опередил нас на тридцать пять километров. До Аркуна отсюда ещё сто двадцать. Это три дня хорошего хода.

– Четыре.

– Почему?

– На семидесятом километре ему предстоит перевалить через хребет Урман. Это отнимет световой день полностью.

– Хорошо, примем цифру четыре. Значит, чтобы догнать его на Аркуне, мне следует проходить на двенадцать километров больше, чем может пройти он сам. Это лишние два часа пути каждый день.

– Не потянете, – усомнился Федотыч. – Ты ещё так-сяк, а ребята… Сомневаюсь.

– За это не беспокойся. Я своих ребят в мыло загоню, но мы его догоним.

– Гавно такая, – негромко сказал Рогоза.

– Что? – не понял Федотыч.

– Это я про себя, – объяснил сержант.

Гусь глянул на него, сверкнул глазами, но промолчал.

– Хорошо, – заключил вдруг Федотыч, – уменьши каждый дневной переход на шесть километров.

– С какого рожна?

– Я провожу вас, – сказал Федотыч, – до Заманихи.

Гусь поводил пальцем по карте, потом упер ноготь в надпись «Ур. Заманиха». До слога «ур» в российской топографии испокон веков сокращалось слово «урочище».

– Что это нам даст? – спросил Гусь с большим сомнением.