Живым не брать

– Погоди, – остановил его Федотыч успокаивающим жестом. – Человек не знает, что оружие у задержанных браконьеров конфискуется. Я даю ему возможность самому решать – разбить карабин или его заберем мы.

– А! – подбадривая себя диким криком, браконьер схватил оружие за ствол, и щечкой приклада и ударил по дереву, возле которого стоял. Цевье лопнуло, отлетело в сторону.

– Теперь ты, – Федотыч протянул следующий карабин самому молодому из кампании. – Видел, как это делается?..

Возня с браконьерами задержала группу на четыре часа. Еще полчаса ушло на то, чтобы подзаправиться. Потом они шли три часа без передышек. Первым сдал Гусь: судорога свела ему ногу.

– Федотыч, – Гусь присел на камень и стал растирать правую голень, – ты случаем не Сусанин? Заведешь нас в дебри и с концами…

– Испугался? – Федотыч ударил ботинком по гальке, лежавшей на склоне, и та покатилась вниз, увлекая за собой другие. – Я такой, Леня. А вы, орлы? – он повернулся к сержантам. – Тоже выдохлись?

– Не-ка, нам никак нельзя, – сказал Гмыза бодрым голосом и скромно потупил глаза. – Иначе нас товарищ прапорщик загонит, куда Макар телят не гонял. Он у нас тоже такой.

Гусь понял иронию, которую вложил в свои слова Гмыза и, если бы это происходило в гарнизоне, наверняка, пошел на резкость, оборвал, осадил солдата («ишь, гавно такая»), но сейчас он смотрел на ребят иными глазами. Потому сказал укоризненно с той же долей иронии, что и сержант:

– Ладно, друг Гмыза, я тебе это припомню. Кормишь вас, бережешь, не спишь по ночам…

– Вы же спите, – ввязался в разговор Рогоза.

– Ты что, за мной следишь? Может я просто лежу с закрытыми глазами. И думаю о вашем благополучии.

– Не, – снова возразил Рогоза. – Прошлую ночь вы храпели, как трактор.

Гусь кончил растирать ногу и встал.

– Вот, Федотыч, жди от них благодарности. Ради вас, раздолбаи, я себя не щажу, а вы… – В чем именно упрекал Гусь сержантов, каждый из них должен был догадаться сам. – Ладно, пошли дальше.

Ночевали они в узкой расселине между скал, которая хорошо укрывала от ветра. Чтобы поддерживать всю ночь огонь костра, всем пришлось хорошо потрудиться. До самой темноты они собирали сучья, которых в редколесье оказалось не так уж много. Потом срубили две сухие сосенки и нарубили из них полешек. Зато до утра, хотя на скалы лег иней, в их убежище сохранялось какое-то подобие тепла.

С утра ещё два часа они двигались с увала на увал, приближаясь к перевалу через главное препятствие, стоявшее на их пути – через хребет Урман. Седловину, к которой они стремились, можно было разглядеть издали. Ее образовало могучее тектоническое давление, надвигавшее друг на друга огромные базальтовые глыбы двух сопок. Но силы земли в какой-то момент иссякли, и между крутых стен остался узкий проход. Потом время усилиями солнца, ветров, дождей и морозов выгладило откосы, зализало их и сделало щель похожей на седло, к перегибу которого с востока тянулся глубокий желоб с гладкими бортами и дном, вылизанными ливневыми потоками.

– Поднимаемся здесь, – сказал Федотыч. – Главное не навернуться – камень скользкий.

– Пройдем, – пообещал Гусь и повернулся к сержантам. – Кто попробует упасть – вломлю на всю катушку.

– Гавно такая, – добавил Рогоза, открыто глядя в глаза прапорщику.

– Вот именно, – согласился тот. – Пошли.

Они были в метрах в двухстах от седловины, когда на землю набежала тень.

Гусь поднял глаза. Черная туча, выползавшая из-за гребня, закрыла солнце. И сразу в лицо задул ветер. Сперва он был легким и пробегал над горами осторожно, будто искал дорогу. Зашумели кроны деревьев. Потом поток воздуха окреп, стал упругим и порывистым. Снизу, откуда группа только что пришла, донесся гул потревоженной тайги. Заскрипели, закачались вековые кедры и сосны. Удары ветра зло трепали вершины берез. Внизу, не выдержав штормового напора, начали громко трещать и ломаться деревья.

Плотные серые тучи, которые за собой с подвыванием тащил свирепый ветер вершин, несли в тугих клубах струи дождя. Воздух быстро похолодел, будто где-то рядом открылись двери огромного ледника, и наружу вырвалось дыхание зимы. За хребтом шибанула искра молнии, и все вокруг осветилось мертвенно-синим светом электросварки.

– Быстрей, мужики! – прикрикнул Федотыч. – Шуруй, шуруй ногами!

– Успеем, – возразил Гмыза, который по его виду уже и без того в немалой мере устал.

– Я те успею! – Федотыч был в тревоге. – Сейчас сюда рванется поток.

И в самом деле, вскоре им под ноги хлынула вода. Идти сразу стало труднее. Казалось, что в горах прорвалась плотина, и вода текла по склонам, смывая с них все, что плохо лежало – сломанные ветки, сухую листву, мелкие камни.

Только теперь Гусь понял, что голая полоса земли, тянувшаяся вверх по склону, по которой они долгое время шли, и которую он принял за дорогу, на самом деле была ложем потока, скатывавшегося в низину после дождей. Оттого-то здесь и не было грунта – его давно смыло, потому вода неслась по плитам доломита, выстилавших склон.

– Вперед! Вперед! – поторапливал Федотыч. – Надо выйти на водораздел. Быстрее!