Живым не брать

Караваев над такой возможностью не думал и объяснение Гуся воспринял как неожиданное откровение.

Прапорщик посмотрел на сержанта пристально.

— Я тебе давал основания сомневаться во мне?

— Не…

Тем не менее после такого разговора Гусь счел необходимым укрепить в своих спутниках решимость более сильными стимулами.

— Догоним, поймаем, — сказал он раздумчиво, — всем вам выйдет награда.

Рогоза с улыбочкой, которую в другое время Гусь запросто стер бы с его лица словами, вроде „зубы не скалить, а чистить нужно“, спросил:

— Что, получим медали?

— Больше.

— Сделают нас героями России? — тут же подначил Гмыза.

— Больше.

— Что же? — Теперь Рогоза всерьез стал теряться в догадках.

— Я вас всех троих подведу под досрочный дембель.

— Честно? — Гмыза посмотрел на прапорщика испытующе.

— Был бы верующим — перекрестился.

— А вы без веры…

— Не, ребята, грешить не стану. А вот честное пионерское дам. Как вернемся — иду к комбригу.

— Ну-у, — скептически протянул Караваев, — так он нас и отпустит.

— Будьте уверены, я петушиное слово знаю. Ни дня держать не станет.

— Забито, — сказал Рогоза, — лично я прапорщику верю. Он не трепач…

Гусь гнал свой отряд ускоренным шагом. Сам он шел впереди уверенно и размашисто. За ним, поругиваясь про себя, поспешали сержанты.

Каждые полтора часа Гусь устраивал привал, разрешая подчиненным разуваться, разводить костер, сушить носки, пить воду, курить и слегка перекусывать.

Сам в такие минуты заводил разговоры „за жизнь“, считая, что понимание обстановки в стране и в мире помогает людям относиться к своей службе с большей сознательностью.

— Не, мужики, что ни говори, а живем мы в бардаке, — этот тезис Гусь кинул в сержантские массы на первом же привале. — В обществе никакой дисциплины строя. Ведь если прикинуть, то большинство из гражданских служило в армии, а толку что? Повсюду разброд и шатание. — Гусь помолчал, пережевывая сухарь. — Ладно, ничего, допрыгаются. Допечет народ бардак и захочется диктатуры. Призовут к власти стареющего генерала, он вам, ланцепупам, порядок быстренько наведет.

Рогоза усмехнулся. Он представил президентом прапорщика Гуся: „Россия, равняйсь! Смирно! И не шевелись!“

Гусь заметил усмешку, хотя она скользнула по губам сержанта как одинокая тучка, на миг закрывавшая солнце.

— Чо лыбишься, Рогоза?

— Так просто, товарищ прапорщик, — одна мысля пришла в голову.

— И какая она?

— Усомнился, что наш народ обрадуется дисциплине строя.

— А кто его будет спрашивать, наш народ?

— Как же иначе? — осторожно высказал сомнение Караваев. — Ведь демократия…

— А вот так, милый, и будет. Демократия — это соблюдение прав и обязанностей. С правами у нас все в порядке. Их каждый знает. А выполнять обязанности заставит дисциплина.

— Каким образом? — спросил Гмыза.

— Самым обычным. Так сказать, методом публичного убеждения. Допустим, электрички ходят набитые, а пассажиров с билетами — раз-два — и обчелся.

Такой поезд остановят на перегоне. Команда: все на выход с предъявлением билетов. Билета нет? Налево. Есть? Возвернись в вагон. Потом всех „зайцев“ под автоматы…

— Товарищ прапорщик, — Гмыза смотрел на Гуся, не понимая, шутит тот или говорит всерьез, — так там же тысяча людей будет, не меньше…

— И что? Положишь тыщу, убедишь миллион. Что такое тыща? Да за месяц в стране на автодорогах погибает больше. По собственной воле. Зато других убедит до конца дней, что ездить надо с билетом.

— Ну, вы даете! — охнул Рогоза с возмущением.

— Ради себя, что ли? — Гусь реагировал спокойно. — Только ради пользы общества.

— Может, обществу это и не надо, — высказал сомнение Караваев.

— Кто его об этом будет спрашивать? Ты вот сам до армии знал, что тебе надо?

— Знал.

— И что?

— Что мне армия до фени. И без нее прожил бы.

Сержанты сдержанно засмеялись. С одной стороны, это была правда, с другой — она могла разозлить Гуся, который, как и все крупные начальники, правду любил не очень чтобы. Но Гусь не рассердился.

— Любить и защищать родину — священный долг.

— Ну уж нет! — Караваев на такие штучки не покупался. — Любить место, где вылупился на свет, еще можно. А вот защищать надо ту землю, на которой тебе жить хорошо.

— Не стану спорить. Но все же тебе армия кое-что дала. Разве не так?

— Что именно?

— Скажи, ты до армии обувь сам себе чистил?

— Не-е…

— Вот и разница. Попал в строй, тебя научили пользоваться ваксой и щеткой, и стал ты человеком. Разве не так? А теперь возьмите поганца Чикина. Я ему сколько раз делал замечание за грязную обувь? Тысячу или две? Он не воспринял. Вот это все и вылилось в преступление. Перестрелял товарищей. Как его действия объяснить иначе? Все, ребята. — Гусь встал и потянулся. — Пошли. За мной, бегом марш!

* * *

На топографических картах обозначено многое: высоты, дороги, тропинки, овраги, болота, реки, колодцы, населенные пункты, даже отдельные дома, если карта мелкомасштабная. И все равно на бумаге не удается отразить многое, что привносят в действительность каждый день, новый месяц и год.