Жизнь

Но нашему разговору не суждено было завершиться. Мы увидели, террористы забегали в панике и стали стрелять. Мы сидели не шелохнувшись, а мое сердце бешено билось. Когда выстрелы прекратились, мы увидели, что боевики вывели трех человек, среди них были: майор Стрежников, Алехин и Петров. Мне было неясно, ведь Петров и Алехин шли по левому края, а Стрежников с ребятами по центру. Оказалось, что все остальные были расстреляны.

– Ну что? – спросил какой-то из чеченцев, направив дуло автомата на Стрежникова. Все трое стояли на коленях, с завязанными сзади рук – это все? Или еще кого-то с собой привели?

– Нет никого больше – ответил майор.

– А это неправильный ответ – сказал чеченец и выстрелил в Стрежникова. Тот замертво упал.

Тут Козырев с Митрофановым решили уходить.

– Вы решили бросить своих товарищей? – спросил спокойно Серегин.

– Да ты с ума сошел? – спросил Козырев – всех расстреляли, сейчас вон Алехину с Петровым пулю всадят, а потом проверять все вокруг будут! Чем быстрее уйдет, тем лучше!

Козырев с Митрофановым ушли. Мы сидели с Серегиным и молча смотрели на все происходящее. Один из боевиков навел автомат на Алехина.

– Может ты нам скажешь? – спросил он у него.

И тут мой страх отступил, во мне проснулось чувство отвращения и ненависти, и я встал во всеобщее обозрение и стал по всем палить. К моему удивлению Серегин тоже вскочил, и мы вместе стояли против десяти человек. Тут я почувствовал, что мои ноги подкосились, и я упал без сознания. Мне снились белые чайки, кружащие над морем и призрачно голубое небо. Я как будто плыл по морю и мне было так легко и хорошо, как никогда раньше не было. Дельфины проплывали мимо меня и я, хватаясь за их плавники, несся на бешенной скорости, минуя необитаемые острова.

Вдруг все вокруг стало темнеть. Я почувствовал капли дождя на своем лице и невыносимую боль ноге. Я услышал чьи-то тяжелые вздохи и, открыв глаза, увидел лицо Серегина, который тащил меня на руках. Я улыбнулся ему, а он мне. Потом он встал на колени, положил меня на землю и сам рухнул, все также тяжело дыша. Я понял, что серьезных ранений у меня не было, но несколько пуль пробило мне правую ногу. Я стал истерически смеяться и благодарить бога за свое спасение. Но я не знал, где Алехин, где Петров и почему Серегин тащил меня в непонятном направлении. Я подполз ближе к Серегину и спросил:

– Пашка, ты как? Что случилось? Я отключился? Где все? – но Серегин молча смотрел мне в глаза и улыбался.

– Пашка, ты что? – спросил я снова.

– Все ушли…Митрофанов, Козырев, Алехин с Петровым тоже, пока мы с тобой обстреливали бандитов. Когда тебя подстрелили, я остался один. Бандиты замешкались, не знали видимо в кого стрелять – в нас или в Алехина с Петровым…я воспользовался этим замешательством, быстро схватил тебя и стал уходить. Я уже подумал, что оторвались, но какой-то из боевиков всадил мне в спину несколько пуль…но все-таки мы оторвались…

Пока у меня были силы, я тащил тебя, сколько мог – продолжал Паша – моя участь была решен, а тебя можно еще было спасти…

Я заплакал и стал говорить, что дотащу его до своих, но сам понимал, что с такой потерей крови он и десяти минут не проживет. Тут Паша сказал:

– Помнишь разговор про Бога в казарме? Так вот…я верю в него, но совершенно по-другому. Бог – это наша мораль, наша нравственность…это добродетель. Можно кричать о вере и быть пустым, а можно молчать и быть поистине человеком с душой. Все ушли, а я остался, остался, чтобы помочь, остался и спас тебя. Теперь я знаю, во мне Бога больше, чем во всех них, кто ушел…и мне сейчас хорошо.

Он пролежал минут пять и умер. Я добрался до своих и рассказал эту историю. Алехин, Митрофанов, Петров и Козырев тоже добрались, но они молчали, а я про них ничего не рассказывал. Меня потом отправили в госпиталь, а потом домой, в Махачкалу. Обратно в часть меня не взяли. Сначала мне пророчили гангрену, но все обошлось…пуля лишь задела нерв, и я теперь ходил прихрамывая.

Я каждый день вспоминаю слова Серегина, которому даже звания героя не присвоили.

– Я поняла суть вашего рассказа – сказала я – он же вовсе не про Чечню, а совсем про другое, верно?

– Уловила суть – ответил он, делая глоток остывшего кофе – знаешь, многие люди верят во что-то, и существует бесчисленное количество верований – католики, протестанты, мусульмане, православные…но зачем эта вера нужна, когда она не созидает добродетель внутри человека? Я понял, что Бог – это то, что мы из себя представляем внутри. Как сказал Серегин, это наша мораль, наша нравственность. Вот и все.

Я смотрела на художника, а он смотрел, как за окном падает снег. Этой ночью я не могла уснуть, как будто во мне что-то поменялось, как будто я видела нечто большее, находящееся за гранью человеческой жизни. Все вокруг меня веселились, радовались жизни, смеялись, а я как будто их не слышала и долго не могла понять, что ответить, когда кто-то о чем-то меня спрашивал.