Жизнь

Девчонки меня выручали в жизни чаще, чем пацаны. Иногда просто близостью — прижать к себе, поцеловать, без всяких дальнейших. Просто согреть друг друга, пролежать ночь обнявшись, когда тяжело, когда черная полоса. Я допытывался: «Черт, зачем я вообще тебе сдался, я же просто еще один мудак, которого завтра ветром сдует?» - «Не знаю, наверное, ты того стоишь». — «Ну ладно, я спорить не буду». Первый раз я испытал на себе такое отношение с теми североанглийскими девчонками во время первого тура. Оказываешься после концерта в пабе или гостиничном баре, а чуть позже с тобой в комнате сидит какая-нибудь добрая душа, которая учится в Университете Шеффилда, занимается социологией и которой почему-то захотелось тебя приласкать и обогреть. «А я думал, ты умная. Я же гастролер с гитарой, здесь у вас не задержусь». — «Ну да, но ты мне нравишься». «Нравишься» иногда лучше, чем «люблю».

К концу 1950-х тинейджеры стали отдельным рынком, целевой группой для рекламщиков. Ведь само слово «тинейджер» — их изобретение, тупой технический термин[72]. От называния этих пацанов и девчонок тинейджерами У них самих рождалось особое самовосприятие. И это создало специальный рынок не только для одежды и косметики, но и для музыки, литературы и всего остального — возрастной группе был отведен собственный загон. И одновременно — демографический взрыв, появление огромного половозрелого выводка. Битломания и роллингомаиия. Эти юные особы умирали от желания чего-то нового и непривычного. Четверо или пятеро худосочных парнишек стали для них громоотводом, но они могли найти его в ком угодно.

О том, на какие подвиги способны тинейджеры женского пола — тринадцати-, четырнадцати-, пятнадцатилетние, — особенно когда они сбиваются в ораву, я буду помнить всю жизнь. Они меня однажды чуть не прикончили. Никогда я так не боялся за свою жизнь, как случайно угодив в беснующуюся толпу малолеток с перспективой быть задушенным или разорванным на куски. Трудно передать, какого страху они могли на тебя нагнать. Ты был готов лучше отправиться на фронт под вражеские снаряды, чем подставиться под эту неудержимую, крушащую все волну похоти и желания, или что там в них кипело — они и сами этого не знали. Полицейские убегают, и ты оказываешься лицом к лицу с диким, неуемным буйством эмоций.

По-моему, дело было в Миддлсбро. Мне было никак не попасть в машину, «остин принсесс», как сейчас помню, я стараюсь влезть внутрь, а эти бешеные сучки раздирают меня на части. Проблема в том, что, когда они до тебя дорвались, они не знают, что с тобой делать. Они почти задушили меня моими бусами: одна тянет за один конец, другая — за другой, и обе орут: «Кит, Кит» — и одновременно меня душат. Я хватаюсь за ручку двери, которая отрывается и остается в моей руке, а машина, дернувшись, уносится вперед, и я стою с этой сраной ручкой. Называется, бросили на растерзание. Это водитель запаниковал: остальные чуваки уже были внутри, и он больше не мог терпеть, ему срочно надо было вырваться из этого дурдома. И меня оставили окруженным стаей гиен. Следующий кадр — я прихожу в сознание у того же служебного выхода в переулок, и копы, очевидно уже оттеснили толпу подальше. Я вырубился, задохнулся, И меня обработали от души. Ну что, родные, дорвались? И что ж вы будете со мной делать?

Вспоминаю одну сцену человеческого общения с этими девчонками — абсолютно неожиданная история, виньетка.

Погода стояла пасмурная. Выходной день. И вдруг начинается сумасшедший шторм! Я вижу снаружи трех несгибаемых фанаток. Их начесы начинают клониться под натиском стихий, но они не уходят! Ну и что остается бедному мне? «Давайте, дурочки, заходите внутрь». Мой крохотный номер заполняется вымокшими малолетками. От них идет пар, они дрожат. Комната тут же вся отсыревает. Прически уничтожены. Они дрожат от ливня и от того, что внезапно очутились в жилище своего идола (или одного из них). Царит замешательство. Они не знают, то ли сесть на корточки, то ли ослепнуть. Я тоже потерялся. Одно дело —играть для них на сцене, другое — очутиться с ними наедине. Все начинают заботиться насчет полотенец, туалет тоже оказывается кстати. Они смешно пытаются восстановить свое увядшее великолепие. Все очень нервно. Я делаю им кофе, слегка приправленный бурбоном, но секса ни у кого нет даже в подсознании. Мы сидим, разговариваем, смеемся, пока не прояснеет небо. Потом я вызываю им такси. Расстаемся друзьями.