Жизнь

После этого я решил: пошло все на хуй, хочу свой бэнд. Постановил, что буду делать музыку и без Мика. Я написал уйму песен. Я начал петь по-новому, например на Sleep Tonight. Голос теперь звучал ниже, так еще никогда не было, и это прекрасно подходило к типу баллад, которые я начал сочинять. Так что я стал зазывать чуваков, с которыми всегда хотел поработать, и я знал, с кого начать. Можно даже сказать, что совместная работа у нас со Стивом Джорданом началась еще в Париже, во время записи Dirty Work. Стив дал мне уверенность – услышал что-то в моем голосе, из чего, по его мнению, можно было сделать пластинку. Если у меня была мелодия, над которой я работал, я заставлял его ее напеть. А я ведь начинаю оживать от совместной работы – мне нужна реакция, чтобы я считал, что мои труды хоть чего-то стоят. Так что, вернувшись в Нью-Йорк, мы начали тусоваться вместе и написали вдвоем массу материала. А потом прихватили его приятеля и партнера Чарли Дрейтона, который в основном басист, но плюс к тому еще и офигенно одаренный барабанщик, и начали собираться джемовать у Вуди дома. Потом мы со Стивом провели какое-то время на Ямайке и совсем закорешились. А еще мы обнаружили, что – надо же – у нас и писать получается! Он один такой. Так что либо-либо: либо Джаггер/Ричардс, либо Джордан/Ричардс.

Стив тут сам расскажет, как мы с ним сошлись.

Стив Джордан: Мы с Китом очень сблизились в те разы, когда сочиняли вместе, еще перед тем, как собрать состав, когда нас было только двое. Мы засели в студии под названием Studio 900, которая была прямо за углом от моего тогдашнего жилья, а до места, где жил Кит, когда приезжал в Нью-Йорк, – немного проехаться. Мы приходили туда и погружались с головой в процесс. Первый раз мы вообще играли двенадцать часов подряд. Киту не хотелось прерываться, даже чтобы отлить. Было обалденно! Чистая любовь к музыке – это нас повязало. Но для него это явно было освобождение. У него имелось столько идей, которые просились наружу. И конечно же, он сильно переживал, по крайней мере когда доходило до сочинения, – совершенная душа нараспашку. По большей части темы были совершенно конкретные. Все о его старинном напарнике. You Don't Move Me – это был такой классический образец, она потом попала на первый сольник Talk Is Cheap.

У меня поначалу было в голове одно название: You don’t move me anymore (“Ты меня больше не трогаешь”). И я совершенно не соображал, как его повернуть: то ли это мужчина говорит женщине, то ли женщина мужчине. Но потом, когда дошло до первого куплета, я понял, куда меня ведет. Неожиданно цель прояснилась, и это был Мик. Одновременно хотелось быть великодушным. Но только великодушным по-моему:

What makes you so greedy
Makes you so seedy[248].

Мы со Стивом прикинули, что надо садиться писать диск, и начали собирать ядро будущих X-Pensive Winos, которые были так названы уже потом, когда я заметил, что народ в студии начал пользовать бутылки шато-лафита в качестве легкого аперитивчика[249]. А что, для такой потрясающей братской бригады ничего было не жалко. Стив спросил, с кем я хотел бы играть, и я первым делом из гитаристов назвал Уодди Уоктела. И Стив сказал: брат, читаешь мои мысли. Я знал Уодди еще с 1970-х и всегда хотел с ним поработать – мало кто играл с таким вкусом, так мне близко по ощущению, как он. Насквозь музыкальный человек. Понимающий, улавливающий то, что необходимо, – объяснять ему никогда ничего было не нужно. И еще у него самый сверхъестественный, ультразвуковой слух, до сих пор чуткий после всей его многолетней лабушеской карьеры. Он играл с Линдой Ронстадт, он играл со Стиви Никс – у женщин, но я знал, что мой чувак хочет играть рок. Так что я позвонил ему и поставил перед фактом: “Я собираю команду, и ты уже зачислен”. Стив согласился, что Чарли Дрейтон должен быть на басу, и, по-моему, единогласно было решено, чтобы Айвен Невилл, новоорлеанец и отпрыск Аарона Невилла, сел за фоно. Никаких прослушиваний и отборов никто проводить не собирался.