Жизнь

Том Уэйтс: Мы писали Rain Dogs[267]. Я тогда еще жил в Нью-Йорке, и кто-то спросил насчет моих пожеланий пригласить кого-нибудь сыграть на альбоме. И я сказал: Кит Ричардс как вариант. Просто дурака валял. Это все равно как если б я сказал – Каунт Бейси или Дюк Эллингтон, в этом духе. Я тогда выпускался на Island Records, а Крис Блэкуэлл знал Кита по Ямайке. В общем, кто-то схватился за трубку, а я говорю: нет, нет, нет! Но уже было поздно. И, само собой, получаем ответ: “Нечего больше выжидать. За дело”. И тогда он приехал в RCA, эту громадную студию с высоченными потолками, с Аланом Роганом, своим гитарным завхозом, и с примерно полутора сотней гитар.

Все любят музыку. Но что на самом деле нужно – это чтобы музыка тебя полюбила. И это как раз то, что я наблюдал в случае с Китом. Тут требуется определенное уважение к самому процессу. Это ведь не ты ее пишешь, это она тебя пишет. Ты ее флейта или труба, ты ее струны. И это прямо видно, когда ты рядом с Китом. Он как цельнолитая сковородка – можно разогреть до очень высокой температуры, и она не треснет, просто цвет поменяется.

Всегда заранее есть свои представления о людях, которых знаешь по их записям, однако реальное общение – в идеальном случае, если повезет, – это еще лучше. С Китом определенно так и было. Мы с ним сначала осторожничали, кружили друга вокруг друга, как пара гиен, а потом поставили что-то, пустили немного воды в бассейн, так сказать. У него безошибочные инстинкты, как у хищника. На альбоме он есть на трех вещах: Union Square, потом мы вдвоем пели на Blind Love и на Big Black Mariah он сыграл отличную ритм-партию. Из-за этого альбом сильно поднялся в моих глазах. Мне было вообще все равно, как он будет продаваться. Что до меня, он, считай, уже продался.

Потом через несколько лет мы пересеклись в Калифорнии. Собирались каждый день в одном местечке под названием Brown Sound – это одна из таких потрепанных старых репетиционных точек, где ни единого окна, и ковер на стене, и пахнет соляркой. Мы начали сочинять вдвоем. Ты должен как следует расслабиться рядом с человеком, чтобы спокойно излагать какие угодно извращенные идеи, которые лезут тебе в голову, должно быть комфортно. Помню, как-то по дороге в студию записал на кассету назидания дежурного баптистского проповедника к воскресной трапезе – по радио поймал. И называлась проповедь “Орудия плотника”! Он там все растекался про плотницкие инструменты, как он полез в свой мешок и вытащил все эти инструменты… Мы долго над этим ржали. И тогда Кит поставил мне запись Jesus Loves Me с вокалом Аарона Невилла, которая у него была с собой, – он ее раньше пел на репетиции, просто а капелла. Так что ему подавай алмазы без отделки – он любит залусскую музыку, пигмейскую музыку, всякое сокровенное, малоизвестное и никаким боком не классифицируемое. Мы написали вдвоем целую кучу песен, одна называлась Motel Girl, еще одна называлась Good Dogwood. И тогда же мы написали That Feel – я ее потом вставил в Bone Machine.

Одна из моих любимейших вещей, которые он сделал, – это Wingless Angels. Эта штука убила меня наповал. Потому что первое, что слышишь, – это как стрекочут сверчки, и вдруг доходит, что ты под открытым небом. И как он потрудился над улавливанием звуков на этой записи – тут Кит сильно чувствуется. Может, даже сильнее, чем Кит, с которым я имел дело, когда мы вместе работали. Он же по многим статьям такой, вроде как разнорабочий. Как морячок, рядовой матрос. Кое-что, что говорят о музыке, по моему ощущению, – это прямо про Кита. Знаете, ну как в старые времена говорили, что звук гитары может излечить вам подагру, эпилепсию, ишиас и мигрень. В наши дни, по моему скромному мнению, удивление в большом дефиците. А Кит как будто до сих пор способен удивляться разным вещам. Вдруг возьмет, остановится, поднесет гитару к глазам и сидит ее разглядывает. Ощущает в ней какую-то серьезную загадку. Это как со всеми великими вещами на свете – с женщинами, религией, небом над головой… ты просто удивляешься им – и никогда не перестаешь удивляться.